Заржал конь. Кожов кинулся к раскрытому окну.
— Назад! — крикнул Шадрин.
— Конь у меня там… Пятьсот верст прошел, кабы не обезножил…
— Дисциплину, подхорунжий, не знаешь! — резко кинул Шадрин.
Кожов вытянулся.
— К дисциплине, товарищ командующий, приучен с малых лет. Командир не отдаст такого приказа, если знает, что конь не поен, не кормлен. Таков устав.
Глаза Шадрина потеплели, нравился ему настойчивый казак.
— Идите! — сказал он и подошел к окну.
Казак кормил коня густо посоленным хлебом, шептал ему что-то ласковое, растирал взмыленную спину соломенным жгутом.
Вычистив коня и накрыв его буркой, Кожов вернулся. Допрос продолжался.
— Значит, ты и есть есаул Савлук, который занял монастырь? — спросил Шадрин.
— Никак нет! Я подхорунжий Кожов, воспользовался документами есаула Савлука.
Командиры переглянулись. Дубровин отыскал среди отобранных у Кожова бумаг приказ Калмыкова, который обязывал есаула Савлука занять монастырь. Прочел предписание войскового атамана подхорунжему Кожову следовать в Маньчжурию, задумался: выходило, что казак говорит правду.
Губы Кожова дрогнули.
— Значит, не верите? Вот так и Суханов: «Иди, — говорит, — ищи, бывалый охотник по готовому следу не ходит…»
Шадрин подошел вплотную к казаку.
— Откуда знаешь Суханова?
Дубровин подвинул стул, но Кожов не сел. Стоя рассказывал о повешенной японцами сестре, о своей работе надзирателем тюрьмы, о встрече с Сухановым, о том, как утратил он веру в своих командиров. С каждым его словом разглаживалась суровая складка между бровей Шадрина, светлело лицо.
— Не хотел являться с пустыми руками, — продолжал Кожов. — Дали мне под командование сотню, вот и двинул… А на Уссури встретились с Савлуком…
Шадрин стиснул руки казаку, переглянулся с военкомом.
— Все ясно! Объявляю благодарность сотне за исполнение революционного долга.
Дубровин протянул Кожову оружие.
За окном раздался дробный стук конских подков.
— По вашему вызову, товарищ командующий, — доложил Тихон Ожогин.
Состоялось короткое совещание. Бригаде Тихона Ожогина было приказано ликвидировать прорыв белочехов, занять Каульские высоты, монастырь укрепить артиллерийскими расчетами, сотню Кожова включить в состав бригады.
— Бери, Тихон, казаков под свою руку… Владея монастырем и Каульскими высотами, мы смело можем переходить в наступление. Тебе-то, Кожов, все ясно?
— Так точно! Мы их огнем накроем внезапно, пока Смутна не очухался.
— Смотри не обнаруживай себя… господин есаул.
Шадрин еще раз внимательно оглядел казака. Из-под лихо заломленной на затылок папахи свисал волнистый чуб. Кожов то и дело встряхивал им. Во всей его стройной фигуре было что-то властное, решительное. Видно было, что твердо человек знал свою дорогу в жизни.
— Ну, желаю удачи, держите связь.
Максимка, разинув рот, долго стоял в воротах, не спуская глаз с распластавшихся в намете всадников: «зверь-казачина», забыв снять есаульские погоны и царские кресты, скакал рядом с командиром бригады.
ГЛАВА 11
В глубине сада у Фрола Гордеевича стоял маленький домик. Он врос в землю, накренился, тесовую крышу покрыл толстый слой моха. Жаль было Екатерине Семеновне ломать это ветхое строение. В нем прошла ее молодость, в нем и свадьбу справили.
В подпольном комитете тщательно обсуждался вопрос о том, где укрыть вырванного из застенка Суханова. Лучшего места, чем домик старого мастера, не нашли. Конспиративная квартира была перенесена в другое место.
Построжала Екатерина Семеновна, стала охранять домик, как свои глаза. Уйдет Фрол Гордеевич на работу, она наглухо запрет окна и ворота, спустит с цепей двух больших лохматых псов. Усадьба, обнесенная забором из толстых лиственничных досок, снаружи охранялась Ленькой Клестом, уже оправившимся после ранения.
Полюбились и Суханову сердечные люди, оберегающие его жизнь.
…Суханов не спал, допоздна трудился над статьей в нелегальную молодежную газету.
«Мы вступаем в решающий период все обостряющейся борьбы, — писал он. — Но мы пойдем вперед смело, с безграничной верой в коммунистическую партию, в рабочий класс, в дело Ленина!
Красная гвардия отступила в кровопролитных, неравных сражениях, потеряла территорию, но она сохранила свою боеспособность. После революции 1905 года большевистская партия подверглась жестоким репрессиям, тысячи ее членов погибли в царских застенках, но партия стойко выдержала это испытание и добилась победы. Так неужели же наша приморская организация большевиков дрогнет оттого, что мы потеряли территорию, потеряли часть своих товарищей?