— Не привык, волчья сыть, подачки с хозяйского стола получать.
— Грубите?! Впрочем, я понимаю ваше состояние и не обижаюсь.
Михельсон скользнул взглядом по мастеру. Увидел его острые, в напряженно собравшихся морщинках глаза, решительно сжатые губы. Жилистое тело, похожее на перевитый корень старого дуба. Типичный русский рабочий, из тех, кто сердцем воспринял революционные идеи.
— Вы настоящий русский рабочий. Я ведь тоже вырос в семье металлиста…
— Металлиста? Не юли хвостом, волчья сыть, не карась. Думаешь, не знаем, язви тя, кто ты, что защищаешь?
— Опять грубите? А впрочем, слушайте: мы сейчас оформим кое-какие формальности и отправим вас в больницу… Ну, а потом вы поможете нам разыскать Суханова…
Фрол Гордеевич распрямился.
— Не знаю, где он живет.
— Будемте откровенны, как русские люди. Мое положение очень затруднительно. Мне часто приходится спасать русских патриотов от расправы, но делать это, сами понимаете, в моем положении не так-то просто… Мне нужна помощь таких вот самоотверженных людей, как вы… поэтому я вас и отпускаю.
Фрол Гордеевич тоскливо озирался по сторонам.
— Значит, Фрол Гордеевич, договорились, — сухо и властно проговорил Михельсон. — Вы поможете мне…
Фрол Гордеевич схватил со стола графин, стал жадно пить прямо из горлышка. Быстрым движением обтер усы, покачнулся.
— Подпишите вот эту бумагу — и идите домой, — сказал Михельсон.
Шершавые пальцы рванули ворот рубахи, медные пуговицы разлетелись в стороны.
— Мне не двадцать лет, чтобы с маху бумажки подписывать.
В кабинете стало тихо.
Михельсон помедлил, надвинулся на мастера. В его голосе послышался гнев:
— Как хочешь… Суханова и без твоего участия возьмут… А тебя, старый хрыч, повесим…
— Вешай, волчья сыть…
— И повешу… Всех загоню в хлев!..
— Поздно. Не загонишь… Не грози!.. Бить, язви тя, будешь? Бей, падла, но помни, что я — русский рабочий. Не сломишь.
Фрол Гордеевич говорил все тише. Он тяжело дышал. Михельсон подвинул к нему стакан чаю.
Старый мастер навалился грудью на стол. В наступившей тишине веско падали его последние слова:
— Нас не сломишь… Нас калила Россия, она и сильна нами, мастеровыми людьми.
Голова старика клонилась к коленям.
Он упал на пол в беспамятстве.
Михельсон приказал отправить мастера в тюрьму, подошел к окну, долго стоял задумавшись. Над океаном плыли тучи, где-то вдали сверкала молния.
ГЛАВА 13
Мицубиси несколько раз перечитал секретное донесение о том, что на станции Океанская взорваны вагоны со снарядами. По дорогам, по станциям, в окрестных деревнях карательные отряды искали диверсантов, но безрезультатно. Мицубиси вспомнил и то, что несколько дней назад на железнодорожных станциях появились призывы подпольного БЮК[26], призывающие молодежь уничтожать военные грузы оккупантов.
Вся деятельность Мицубиси, так хорошо начавшаяся на Дальнем Востоке, сдавлена этой таинственной силой. Враг неуловим, он то и дело наносит удары. Контрразведка, карательные части не успевают их отражать. Каждое утро приносит новые неприятности.
Мицубиси подошел к сейфу, вынул пакет, опустился в кресло. В пакете было приказание, вышедшее из императорской канцелярии и требовавшее проявить беспощадность к арестованным коммунистам и русским вообще. Здесь же предписывалось уволить из органов оккупационной администрации всех, без кого можно обойтись.
Мицубиси долго сидел неподвижно. В Токио стремятся опекать его, как ребенка, но без русских он действовать не может. Да и не в этом дело. Пусть там, у подножия Фудзи-сана, заинтересуются деятельностью социалистической партии. Вот где надо искать корни, по которым просачивается тайное в народные массы.
— Если вы сердитесь, укусите себя за нос, — буркнул Мицубиси, замыкая неприятную бумагу в сейф.
И все-таки Мицубиси решил лично побеседовать со всеми русскими, состоящими на японской службе, не делая ни для кого исключения. Сегодня должна была состояться его беседа с Верой Владимировной Власовой.
Вера уже дожидалась приема. Она была встревожена вызовом к Мицубиси. Последнее время в кругах контрразведчиков угадывалось напряжение и нервозность. Благодушие первых дней оккупации проходило. Два офицера-контрразведчика за что-то были преданы военно-полевому суду. Михельсон и его помощники зорко наблюдали за людьми. Вера знала, что заведены картотеки на всех сотрудников, где день за днем записывался каждый шаг работника контрразведки.