Забрав в горсть бороду, Михей торопливо досказывал:
— В древние времена, сударь, солдаты брали с собой мазь из пчелиного яда. В летописях вычитал: помажет той мазью рану, рана-то, глядишь, и зарубцуется.
Шадрин вынул из полевой сумки клочок бумаги, что-то написал огрызком карандаша.
— На вот, Михей Кириллович, начальник обозной службы выдаст тебе два куска ситцу. Сменяешь на пчел.
— О! — обрадовался Михей. — Это нам сгодится.
У развилки дорог они попрощались. Шадрин миновал овраг, на дне которого вилась небольшая речушка, въехал в густой низкорослый лесок.
Здесь его поджидал Кожов.
Вид у молодого командира был серьезный, торжественный. Он четко отвечал на вопросы командующего, в резерве которого состоял дивизион.
Горе, плескавшееся в груди Шадрина, чуть унялось. Он оглядывал тачанки и отлично подобранных коней, нетерпеливо роющих землю подковами на острых шипах.
— От таких Антанте не поздоровится! — восклицал Шадрин, переходя от тачанки к тачанке.
Храня на энергичном лице суровую почтительность, Кожов неотступно следовал за ним.
У коновязи под раскидистым дубом Кожов остановился.
— Я приказал не брать этого коня.
Ездовой, молодой парень из хабаровских пожарных, недоверчиво поглядел на Кожова.
— Хороший конь…
— Я не спрашиваю какой…
— Слушаюсь, — отозвался ездовой. — Найдем другого из заводных. Только прошу объяснить мне, я не понимаю, товарищ командир, вашего приказания.
Кожов подошел к коню, поднял ногу.
— Гляди на копыто. Копыто у этого коня светлое, непрочное, легко ломается, — чеканно роняя слова, объяснил Кожов, — а наш путь до Владивостока тяжел, не всегда перековать можно будет. Твердое темное копыто нужно нашей коннице.
У одной из тачанок они снова задержались. Кожов вызвал ездового Афоню Байбора, только что прибывшего с передовой.
— Ты куда собрался? К теще?
Байбор переминался с ноги на ногу под суровым взглядом командира.
— Воевать приказано…
— Тогда смени чеку и колесо, на острый шип перекуй коня.
Кожов проверил крепления дышла, обстукал ободья колес, укоризненно качнул головой. Байбор пренебрежительно дернул плечом.
— Всю жизнь на конях…
— Знаю. Поэтому тебе и твоим товарищам такое доверие, — требовательно заметил Кожов. — Скорость тачанки в атаке будет поболе скорости курьерского поезда.
Подошедшие пулеметчик Вася Шило и его помощник Данило Чуль недоверчиво усмехнулись.
— Вы крестьяне, — продолжал Кожов, — и понимаете, что будет с возом, если лопнет чека или посыпятся спицы. — Он выдернул деревянную чеку, бросил под ноги ездовому. — А плохо кованный конь на скаку оскользнет — погибла и упряжка и пулемет.
— Оно, пожалуй, того, — мрачновато согласился медлительный Афоня Байбор.
Шадрин отошел к шалашу командира.
— Садись, Кожов! — сказал он, раскидывая карту. — Отани хочет разрезать линию фронта вот здесь. Рассчитывает бить нас по частям…
— Опоздал князь.
— Немного опоздал, но не забывай, что у него большой перевес в силах… В ночь выйдешь по оврагу и расположишься в Кизяевской балке.
— Дорога плохая, выдохнутся кони.
— В овраге — плохая, а дальше елани.
— Овраг-то и гибель моя. Грязища по брюхо.
— Что ж предлагаешь?
— Предлагаю в обход, через перевал.
Кожов смотрел на командующего такими глазами, словно речь шла о его жизни — эти глаза требовали и ждали ответа.
Шадрин понял: бережет коней молодой командир.
— Действуй. Сейчас вышли разведку, постарайся узнать, где находится дивизия генерала Оои… Вот боевой приказ.
— Слушаюсь.
Шадринский аргамак скрылся за лесом. Горнист проиграл поход. Дивизион тачанок выступил на позицию.
ГЛАВА 24
Вместе с донесением на страницах тома Байрона содержалось письмо Дубровину от дочери Веры.
Дубровин часто отрывался от деловых бумаг, вытаскивал расшифрованный текст письма, с тревогой перечитывал скупые строчки. Конечно, не все так хорошо, как пишет Вера. Между строк он читал грусть и томительное ожидание, но радовало, что дочь и жена выстояли, сохранили присутствие духа.
Не в силах сдержаться, он вышел из штаба.
Утро разгоралось. Багряная заря окрашивала небо. Ветерок колыхал густые шапки кедров и, словно запутавшись в их густой хвое, притихал.
Война, смерть многих испытанных друзей, великий гнев — все отошло в эти минуты на задний план. Дубровин вышел на проселочную дорогу, несмотря на ранний час запруженную обозами, людьми, орудиями. Навстречу попался белобрысый мальчишка. Военком подхватил его на руки, посадил на плечо.