— Дядь, а дядь, на коне прокатишь? — спросил мальчуган.
— Не струсишь?
— Не, — солидно отозвался мальчишка.
Дубровин свернул к коновязи.
— А ну, кто там, седлайте Черта.
Выгибая тонкую шею, зло ударив копытом о землю, жеребец взвился на дыбы.
— Застоялся, Чертушка! — подбирая повод, сказал Дубровин, усаживаясь в седло.
Мальчишка с восторгом следил за танцующим конем. Глаза его сияли, как смоченные дождем вишенки. Перегнувшись с седла, Дубровин подхватил мальчишку.
Мальчуган дрыгал ножками, смеялся, что-то кричал.
— Не боишься? — спрашивает Дубровин.
— Не…
— А где тятька?
— Вона, за тем леском.
Свистит ветер в ушах, полощет конскую гриву. Дубровин припускает повод, ударяет коня шпорами. Черт стелется над землей, как стрепет в полете. Упругой волной с головы сносит морскую фуражку, она виснет на ремешке, и седые волосы военкома развеваются по воздуху.
У лесной опушки топчутся красногвардейцы, встревоженно следят за бешено мчащимся всадником. Впереди чернеет неширокая, но довольно глубокая балка. Красногвардейцы машут руками, жестами показывая: надо объехать стороной.
— Видать, с приказом, если не разбирает дороги.
— Шальной казак, жизни не жалеет.
Зоркие глаза Игната Волочая разглядели Дубровина.
— Орлу везде простор. Глаз у вас, братцы, притупился, военкома от зайца не отличите. Где другой не проскочит, а батя пролетит. Не зря в комиссарах ходит.
Вихрем мелькнула под распластавшимся Чертом балка.
Мальчуган протянул в сторону Игната Волочая ручонки.
— Тятя, тятя!
— Твой? — удивился Дубровин, спрыгивая с седла.
— Мой! — подтвердил Игнат. — Иннокентий Игнатьевич Волочай — тигролов и медвежатник.
— Хорош казак, крепок сердцем.
— На тигра без сердца-кремня ходить нельзя.
Игнат присел на корточки, приласкал Кешу.
— Что же я с тобой, березонька-свет, делать буду, спеленал ты меня по рукам и ногам.
— Скоро в бой, мешать будет, — подтвердил Дубровин.
— В том и загвоздка, — почесал львиную гриву Игнат. — Отправил было в лазарет, а воробышек опять прилетел.
Увидев вдали Андрея Коваля, Дубровин пошел навстречу. Он встречался с Верой, мог рассказать о ней такое, чего не было в письме.
Вместе они дошли до реки, искупались. Присели на берегу, спустили натруженные ноги в прохладную воду.
— Ты чем-то недоволен? — спросил Дубровин, когда Андрей внезапно оборвал рассказ, принялся досадливо покусывать травинку.
— Не вовремя отозвали. Там такой кострище раздули — небу жарко.
— Знаю… А помнишь?
Андрей тотчас же догадался, о чем хочет сказать Дубровин: на подпольную работу он уходил неохотно.
— В первое плавание, Владимир Николаевич, всегда с дрожью уходишь.
— Верно!
Андрей отвернулся, словно боялся, что Дубровин может прочесть в его глазах сокровенное. Неодолимо тянуло во Владивосток, хотелось знать, что Вера рядом, видеться с ней.
— Да, опасную жизнь ведут наши девушки, — сказал Дубровин, словно вызывая Андрея на большой, откровенный разговор.
Андрей опустил голову, не решаясь взглянуть в лицо Дубровина.
— Что же ты молчишь? Отец ведь я! Как она там?
Однако, пытливо глянув на смущенного собеседника, Дубровин догадливо усмехнулся, заговорил о другом.
Вернулись в штаб. Костров около штабной землянки, сидя на пне, что-то писал на клочке бумаги своим мелким почерком.
— Вот вернулся из Владивостока, с Верой встречался, но ни слова не добьешься, — шутливо пожаловался Дубровин, указывая на Коваля.
Оглянувшись по сторонам, Костров в тон ему отозвался:
— А что с ней может случиться? Хорошенькая девушка везде себя чувствует уверенно… тем более в таком почтенном учреждении…
Андрей закусил губу, покраснел:
— Не шутите так, Богдан Дмитриевич! Я… Я не могу так вот… Ведь и наши люди не знают… ненавидят ее… Вся свора вокруг нее вьется…
— А если дело идет о благе революции? — уже всерьез проговорил Костров.
— Все равно! Раньше чем посылать девушку в берлогу врага, надо подумать, какой опасности она подвергается.
Андрей откинул назад разметавшиеся волосы.
Дубровин вздрогнул. Острая тревога пронзила мозг.
— А что… Вера на подозрении?
Костров посмотрел на военкома, мягко улыбнулся:
— Об всем, Андрей, думаем, когда решаем такие сложные вопросы. Пусть жизнь ее не на виду, придет время, и мы о ней все расскажем. Народ поймет и оценит… У тебя тут что-нибудь личное примешивается?