У Наташи была неприятность: сломался резец. Ругая себя за оплошность, девушка склонилась к фрезеру, заплакала.
— Козла, язви тя, запустила? Будь внимательнее…
— Дядя Фрол, я же не нарочно…
— Знаю! За оборотами надо следить: тише едешь, дальше будешь.
— А я вовсе и не согласна, — встряхнув головой, упрямо возразила Наташа. — Кто тихо едет, тот всегда бывает позади.
Фрол Гордеевич озадаченно посмотрел на девушку.
— Токарь, как и музыкант, должен слух иметь. Запел станок не ту песню, выключай, по-новому настраивай.
Старый мастер вернулся в каморку, принес новенький резец. Через несколько минут Наташа доточила деталь. Фрол Гордеевич осмотрел корпус новой ручной гранаты, проверил щупом зазоры.
— Ну, девка, руки у тебя золотые.
Прозвучал гудок. Рабочий день закончился.
— Дядя Фрол, домой пойдем? Тетя Катя баню топит.
Фрол Гордеевич ударил себя ладонью по лбу.
— Суббота? Вот это здорово! Быстро неделя пролетела!
Наташа забросила за плечо карабин. После высадки японского десанта оружие из арсенала было роздано рабочим.
— Будет вам и другая баня. Тетя Катя приахалась, поджидаючи вас, — сказала Наташа.
— Приахалась, как будто я здесь мазурку откалываю!
Старик выколотил из трубочки пепел, сунул ее в карман кожаной куртки.
— Пошли, Натка!
Выйдя на улицу, Фрол Гордеевич полной грудью вдохнул свежего воздуха. Десять дней не выходил он из своей каморки: изобретал новую гранату.
Уже распустились клены и липы. Цвели каштаны. Старик с усилием подпрыгнул, сломал ветку липы, понюхал.
— Ох, и ладно пахнет!
На Светланской улице было не по-обычному оживленно. За плечами у рабочих, закончивших смену, висели винтовки, берданки, охотничьи ружья, на ремнях — самодельные патронташи.
Казалось, все чего-то ждут, какая-то еще неотчетливая тревога слышалась в голосах людей.
Вдруг со стороны Сайфунской улицы показались два японских бронеавтомобиля. Их охраняли мотоциклисты.
— Дорогу генералу Отани! — размахивая пистолетом, по-русски закричал один из мотоциклистов, японский офицер.
Прохожие сгрудились на мостовой, рассматривая бронеавтомобили.
На броневых башнях приоткрылись люки, пулеметы зловеще уставились на людей.
Прохожие шарахнулись в стороны.
Шадрин в этот час с конногвардейцами возвращался с вокзала. Он отправлял вагоны и паровозы в тыл.
— Долой интервентов! — многоголосо неслось со стороны Светланской улицы. Выкрики множились, росли.
Шадрин ударил коня шпорами. Осадил жеребца перед офицером, все еще размахивающим пистолетом.
— Я начальник гарнизона! В чем дело?
— Анархия! — злобно закричал офицер. — Полное безвластие, нас не пропускают.
— Не горячитесь! Сейчас разберемся, — сказал Шадрин. Он приподнялся на стременах, вскинул руку с растопыренными пальцами, прогремел во всю мощь своей октавы:
— Тихо-о о-о-о! Спокойно, товарищи! Это наши гости.
Все стихло.
К Шадрину подошел Фрол Гордеевич. Запрокинув седую голову, показал пальцем на японского офицера.
— Мы вот их благородию объясняли, но он, волчья сыть, слушать не хочет. Гляди, Родион, пулеметы нацелены! Хороши, язви тя, гости, так и норовят пулю в лоб всадить. Здесь яблоку упасть негде, а он броневиком прет…
Японцы не рискнули двигаться сквозь плотно сжатую вооруженную толпу. Бронированные автомобили дали задний ход, свернули на Китайскую улицу и пустынными переулками двинулись к дворцу адмирала Корсакова, отстраненному Советом за измену и бежавшему в Токио.
Какая-то женщина сорвала с головы красную косынку и, размахивая ею, запела:
Песню подхватили:
На следующий день, в воскресенье, интервенты устроили под стенами Владивостокской крепости маневры. Моряки с развернутыми знаменами маршировали по улицам. Гремели корабельные орудия. Снаряды рвались где-то в сопках, заросших лесом.
Совет призвал рабочих к выдержке и спокойствию. Провокация сорвалась.
ГЛАВА 22
В этой сложной обстановке начала работать согласительная комиссия. Японскую делегацию возглавлял генерал-лейтенант Отани, русскую — Костров.
Костров нервничал. Японцы вели себя, как захватчики. Они признавали только силу оружия. Правительство же и Ленин требовали: не допустить военного столкновения.