— Ну и пекло! — входя в штабной вагон, сказал Шадрин, расстегивая ворот солдатской гимнастерки. — Пойдем, военком, водицей окатимся.
Шадрин взялся было за ведро, но у вагона послышался шум. Вошел дежурный.
— Товарищ командующий, к вам делегация от рабочих.
В вагон вошла группа рабочих. По их виду Шадрин определил — кожевники: от одежды пахло юфтью и спиртовой краской, руки изъедены дубильной кислотой. Впереди стоял русобородый мужчина в кожаной тужурке, перекрещенный ремнями.
— Здравия желаю, товарищ командующий! — козыряя, отрапортовал он.
— Садитесь, товарищи, — пригласил Шадрин и обратился к мужчине в кожаной тужурке. — А мы где-то встречались?
— Так точно, в порту.
— О-о, товарищ Ожогин!.. Здравствуй, дорогой, здравствуй! Борода тебя изменила. Не признаешь… Вот и встретились. Знакомьтесь — военный комиссар фронта.
Тихон щелкнул каблуками. Дубровин пожал ему руку.
— Значит, нашего полку прибыло.
— Так точно. Полторы тысячи штыков и сто сорок сабель.
— Ого, целая бригада! Так и запишем. Каков состав?
— Около тысячи горняков с Сучана, остальные крестьяне. Шахтеры пристали ко мне в Тигровом логу, пришлось взять под свое начало. Сами просились…
— А ты, комбриг, не сумел отказать, — пошутил повеселевший Шадрин. — Правильно действуешь, Тихон. Тебе, кажется, рекомендацию в партию Суханов давал?
— Так точно!
Дубровин присматривался к вновь прибывшему командиру. Его лицо внушало доверие. Был он немногословен, резковат.
— В Никольске паника, — скупо докладывал Тихон. — Беляки обнаглели. Пришлось кое-кого расстрелять.
Шадрин вскинул голову, его глаза посуровели.
— Собственной властью?
— Создал военный трибунал из местных коммунистов, судили.
— Так…
— Иначе нельзя. В отряде сто сорок коммунистов…
Шадрин с Дубровиным переглянулись.
— Совет был не надежен: половина меньшевиков, — короткими рублеными фразами продолжал Тихон. — Пришлось перетряхнуть. Кое-кто обижается. Всю полноту власти передали военно-революционному штабу.
— А депутаты Совета как отнеслись к этому?
— Большевики и сочувствующие поддержали. Анархисты и меньшевики пытались сделать переворот, да мы их… — Тихон надавил ногтем большого пальца на стол.
— Понятно, продолжайте.
— У меня, товарищ командующий, все. Вот у председателя ревкома кое-что есть.
С дивана встал худой, узкоплечий человек — председатель Никольско-Уссурийского ревкома.
— Вопросов много, товарищ командующий, а вот главное… Жители нас припирают. Неудачную, мол, позицию командование избрало. Народ недоволен, прямо говорят: все равно отступать будут, а город сожгут. В народе появилось такое соображение, не лучше ли бой дать под Спасском.
Шадрин нахмурился.
— Выходит, своя рубашка ближе к телу?
— У нас другие соображения, — твердо продолжал председатель ревкома. — Дайте бой за городом, чтобы не подвергать артиллерийскому обстрелу жителей. Сил у вас сейчас мало: один, наверное, штык против десяти. Город сметут с лица земли. Доверие у народа потеряете…
Шадрин подошел к окну. Вдали за первой линией окопов дымили бронепоезда противника.
— Обнаглеют, если Никольск-Уссурийск без боя сдать, — заметил Дубровин.
— А нельзя ли нам здесь по-своему распорядиться? — продолжал председатель ревкома. — Вы, скажем, отходите за Никольск, укрепляетесь, отвлекаете на себя бронепоезда и артиллерию противника, ну, а мы тогда постараемся к городу никого не подпустить… Лишь бы артиллерии и бронепоездов против нас не было.
Шадрин подошел к задернутой белым полотнам карте-двухверстке и, закинув угол занавески на плечо, стал изучать предложение ревкомовцев.
— Как с оружием? — спросил Шадрин, отходя от карты.
— Создали оружейную мастерскую, куем рогатины, пики, вилы-тройчатки. Больше на рукопашную рассчитываем, на ручные гранаты да на волчьи ямы.
— Сколько дней сможете без нашей помощи продержаться?
— На Пушкинской дамбе шесть спаренных пулеметов… Попыхтят! Спасибо товарищу Ожогину, помог он нам советом и людьми, — не ответив на вопрос, сказал председатель ревкома.
Придерживая шашку, Шадрин заходил по вагону. Никольску-Уссурийску он придавал особое значение. Здесь предполагалось нанести удар превосходящим силам противника, а на линии Спасск — Свиягино — Успенка, где уже готовилась вторая линия обороны, перейти в решительное наступление. Но он отлично знал, что стойкость красногвардейцев, измученных беспрерывными сорокадневными боями, начинает ослабевать. Натиск интервентов усиливался. Появились малодушные. Все чаще и чаще раздавались голоса о бесполезности сопротивления. Этому способствовала активизация троцкистской группы, настаивающая на переговорах с консулом США Колдуэллом и командующим американским корпусом генерал-майором Грэвсом. Не было квалифицированной медицинской помощи и медикаментов. Не хватало боеприпасов, одежды, продовольствия.