И, несмотря на все это, интервенция на тихоокеанском побережье натолкнулась на мужественное сопротивление. Значительная часть среднего крестьянства, долгое время колебавшаяся, после высадки десантов интервентов стала поддерживать советскую власть, включилась в вооруженную борьбу. Крестьянство увидело, что интервенция влечет за собой порабощение, грабежи и произвол.
В боях закалялась и крепла молодая Красная гвардия.
Комплектование фронта подходило к концу. Отступившая из Владивостока горстка красногвардейцев выросла в грозную силу. Добровольческая Красная гвардия Дальнего Востока насчитывала около сорока тысяч штыков, не считая дружин крестьянского ополчения.
На позициях Спасска, чтобы отвлечь внимание врага, было решено демонстрировать отступление. Здесь оставался небольшой, но стойкий заслон из моряков боцмана Коренного и полка шахтеров. Основные силы фронта были отведены на восток от железнодорожной магистрали в обширный степной район.
Части Красной гвардии отошли к разъезду Шмаково и закрепились на важнейших коммуникациях. Захватом мятежных станиц Иманского казачьего округа был обезврежен тыл, в котором Калмыков рассчитывал поднять восстание.
— Дела, Родион, предстоят важные. Перед боем поспать не грех, — сказал вошедший в комнату Дубровин.
— А ты что ж?
— Мое дело комиссарское. Сам знаешь, черт бодрствует, когда бог спит, — пошутил Дубровин.
— А бог еще сотворение мира не закончил, — в тон военкому отозвался Шадрин. — Дельце одно важное есть.
Он достал донесение Хан Чен-гера.
— Вот прочти.
Хан Чен-гер сообщал, что есаул Лихачев с полком калмыковцев прибыл из Пограничной в Харбин, погрузился в лодки и по реке Сунгари спускается в Амур. Об этом уведомили Хан Чен-гера его друзья из Нингута. Они предполагали, что белоказаки высадятся в Сань-Сине и походным маршем выйдут к разъезду Шмаково.
— Калмыкову Хабаровск мерещится, вот он и погнал верного пса окрест фронта.
Дубровин бросил донесение на стол. Новость была неприятной. В пути по мятежным казачьим станицам полк Лихачева начнет обрастать людьми, как катящийся снежный ком.
— Чего же молчишь? Загвоздка ржавая, попробуй вытащи.
— Если это так, я бы Хан Чен-гера двинул в Маньчжурию.
— Возможно, ли? А международные конвенции?
— Конвенции? Они-то их соблюдают? Кто знает, что Хан Чен-гер наш союзник? Для китайских властей он один из вождей боксерского восстания. Не так ли? Разгорелись глаза на казачье оружие, вот они и ударили. Пусть попробуют дипломаты доказать обратное. Против них неопровержимые факты — трупы белогвардейских казаков на чужой территории.
— Значит, решено. Я об этом думал, но без твоей санкции, Володя, не решался.
— Правильное решение. Белые пойдут через Гиринскую провинцию. Хан Чен-геру помогут крестьяне.
— Тем хуже для белых…
Шадрин приказал вызвать командира китайских красногвардейцев.
— А пока суть да дело, поужинаем, военком, а-а?
— Не мешало б, ремень ослаб.
Шадрин налил в большую эмалированную тарелку хлебного квасу, поставил на стол тертую редьку.
— Садись, другого ничего нет, — цепляя щепотью тертую редьку, пригласил военкома Шадрин.
— От редьки мозги светлеют, — усмехнулся Дубровин, густо соля ломоть ржаного хлеба.
Через час вошли Хан Чен-гер и его заместитель Чан Ду-хо. Их сопровождал переводчик. Отдали честь и, привалившись спинами к стене, опустились на корточки.
— Курить можно?
— Курите, товарищи, курите.
Хан Чен-гер достал трубку, примял пальцем табак и задымил. Свернув ноги калачом, рядом с ним сидел Чан Ду-хо, пускал через широкие ноздри сизый дымок, внимательно поглядывал из-под цепочки серебрящихся бровей на командующего.
Шадрин их уже хорошо изучил. Вот так, покуривая, они могут терпеливо сидеть весь день, ни о чем не спрашивая, ожидая, когда начнет говорить старший из командиров.
— Придется прогуляться в Маньчжурию, — начал Шадрин.
Китайцы переглянулись.
— Китайские воины всегда готовы к выполнению приказа.
Шадрин подошел к карте, прочертил от юго-восточного берега озера Ханка стрелку к верховью реки Нор, впадающей в Уссури.