Сверху спрыгнул бортмеханик, толкнул ногой дверцу. Чертюк поднялся и хотел было выйти, но бортмеханик вытянул перед ним руку, останавливая, а потом растерянно взглянул на потолок, где дрожали, как гитарные струны, тросовые тяги. Бортмеханик, сорвавшись с места, взлетел по лесенке в кабину, но тут же скатился вниз, сказал растерянно:
— Выключили мотор, а он почему-то работает…
— Это фонтан грохочет.
Бортмеханик выглянул наружу и успокоенно махнул рукой — над самым выходом, то тяжело наклоняясь к земле, то вскидываясь вверх, повисла остановившаяся лопасть.
— Смотрю на приборы — двигатель вырублен, а машину, — бортмеханик стер пот со лба, — трясет и трясет. На звук мы не обращаем внимания, только на вибрацию.
Сбоку от поленницы, низко пригибаясь, бежал человек, придерживая руками сползающую с головы каскетку.
— Кого привезли? — хриплым голосом спросил он и облизал росные от пота губы. Широкое лицо показалось Чертюку смешным: нос маленький, глазки маленькие, губы тонкие, а лицо — как рулевая баранка самосвала.
Бортмеханик стрельнул глазами в сторону Чертюка.
— Вот товарища к вам…
И не договорил, потому что Чертюк перебил его:
— Заместитель начальника управления…
— Товарищ Чертюк! — подхватил широколицый и, как почудилось Чертюку, яростно сверкнул своими птичьими, прямо как у воробья, глазами. — Я мастер бурбригады Сазаков.
Последним в поселок бурильщиков, убедившись, что ничего опасного нет, вернулся Иван Косых. Как ни в чем не бывало, он напился воды в сенцах, громыхая кружкой о ведро, а войдя в комнату, увидел Поликашина, небрежно повел головой в сторону факела.
— Во огонек, а?
Поликашин не ответил, он, сумрачно нахохлившийся, сидел в углу, притулившись спиной к выступающему из стены горбатому бревну.
— Что молчишь, дед? Язык проглотил? — Косых, не дожидаясь ответа, шаркнул распоротым сапогом по полу. — Видал, дед, чтобы осетр так сапог сумел распороть? До кости мог зацепить…
— А что, разве осетр? — холодно спросил Поликашин.
— Черт его знает. Может, и железяка, — Косых поморщился, — зацепил не помню где. А осетр мне рвал сапог вообще-то. Было такое, когда в рыболовной артели трубил. Только резиновый сапог-то…
— Трубил ли? Может, браконьерил?
— Опять двадцать пять! Тебе говоришь: белое, а ты талдычишь о черном…
Поликашин шевельнулся в углу, выглянул в окно, блики разбежались по его лицу, делая неузнаваемым, чужим.
— Чего огонь-то не зажигаешь? Фонтан и светит и греет? — хмыкнул Косых.
— А чего зря электро жечь? Годится еще…
— Экономный ты у нас.
— Не тебе чета… Свое-то ты до полушки считаешь, а чужое…
Добродушие с Косых как ветром сдуло. Он метнулся в угол, ухватил Поликашина за борт ватника.
— Ну повтори!..
— А что повторять-то? — Поликашин спокойно оторвал руки Косых от ватника, проговорил, как обычно, свежо и ровно: — Не распускайся-кось, Аника-воин. Если что, окорот найдется.
Косых круто, как солдат на учениях, повернулся. Сдерживая себя, сказал миролюбиво:
— Язык без костей, им до бесконечности молотить можно. Взял бы ты, дед, свою высоконравственную фразу назад, а?
— Слово не птица, — отозвался Поликашин, — вылетело — уже не вернешь.
— Ладно, философ, — сказал Косых остывшим голосом, — копалуху что ж не сварил?
— Вари сам.
— А ты что, моралист, не будешь мясо?
— Не буду.
— Сыт?
Поликашин не отозвался.
— А кто на вертолете пожаловал? Начальство?
— Начальник…
Косых с придыханием зевнул:
— Пока поспим. Минут шестьсот.
Поликашин шевельнулся, провел ладонью по столу, смахивая с него хорошо видимые в свете фонтана хлебные крошки.
— За копалуху тебя под товарищеский суд подвел бы…
— Больно жирно будет, — отозвался Косых. — Теперь не до товарищеского. Теперь кое-кого настоящим судом судить надо.
В другой избе тоже шел разговор. Едва Федор Федорович Чертюк появился в ней, как попросил пожарче растопить печь, затем, сняв шапку и расчесав седину, спросил у Сазакова, в напряженной позе стоявшего посреди комнаты:
— Как получилось, что ударила нефть? А? Да садитесь же вы! Буровую уже не спасешь, и нефть назад не загонишь.
Сазаков присел на табурет, стоящий к нему ближе других, каскетку пристроил на плотно обтянутом штаниной колене.
— Кто ж знал, что здесь нефть есть? — бормотнул сбиваясь; он почувствовал робость перед этим седым и много повидавшим человеком, облеченным большой властью. — Скважина разведывательная. Геология для нефти неподходящая. Бурим же, чтобы убедиться: нефтью не пахнет. А ею вон как запахло… Земля, куда ни ткни буром, всюду нефтью отзывается.