Утром Чертюк облачился в грубую, пахнущую мышами и чем-то залежалым спецовку, напялил положенную по инструкции пластмассовую каскетку и стал мало чем отличаться от рабочих.
— Бульдозер на ходу? — прокричал он Сазакову, тот в гуле фонтана ничего не услышал, крикнул что-то в ответ, но безголосо: люди в этом страшнейшем грохоте походили на выброшенных из воды рыб — открывались рты, и двигались губы, голосов не было слышно. Ревел фонтан. Содрогалась земля под ногами…
Сазаков тронул себя пальцем за ухо, показывая, что ничего не слышит, потом, порывшись в кармане, подал Чертюку блокнот, покрытый разводами машинного масла.
«Пора расчищать площадку. Бульдозер на ходу?» — написал Чертюк крупно и вернул блокнот мастеру. Тот кивнул несколько раз подряд, показывая, что бульдозер есть и что он на ходу. Губы его шевельнулись — Сазаков что-то произнес… Что? Не разобрать. Чертюк вспомнил, что в Москве в министерстве работает совершенно глухой тридцатилетний инженер — пострадал, когда воевал с нефтяным пожаром на Мангышлаке; вспомнил, как сам, вернувшись с Пур-пе, четыре дня не слышал улицы — ни гудков автомашин, ни звонков трамвая, ни голосов прохожих. Тоже оглох.
«Закажите по рации танковые шлемы. Иначе все мы оглохнем», — написал на блокнотном листке и показал Сазакову. Тот еще раз наклонил голову.
Минут через двадцать мимо поленницы прополз беззвучный бульдозер, посверкивая траками, двинулся к горящей скважине. Нож вгрызся в поваленное наземь дерево, поддел его вместе с какими-то проржавевшими до дыр коробками, поволок к Тром-Аганке, спихнул вниз, вероятно в воду. Потом бульдозер попятился обратно. Чертюк огляделся — опушка тайги отступала от скважины довольно далеко, значит, не придется валить деревья, специально расчищать «жизненное пространство», слева прорехой уходила в тайгу дорога. «Видать, к старой буровой», — подумал он… Потом вновь взял в руки блокнот и написал: «Откуда здесь деревня? Она что, брошенная?»
Сазаков, приладив блокнот на колене, поплевал на огрызок, вывел: «До нас здесь целый год сейсмики жили. Они и построили». Потом поскреб пальцем лоб, добавил: «Нам деревня по наследству досталась».
«Богато живете! — написал в ответ Чертюк. — Пойдемте смотреть вертолетную площадку».
Едва миновали дома, как грохот ослаб, перестал забивать уши, хотя, странное дело, в самих домах грохот был едва слышен.
— Тут у нас целый аэродром, — пояснил Сазаков. — Сейчас придем, увидите. Вон, за бугром, поле…
Вдруг Сазаков остановился.
— Фед Федрыч, подождите. Я на всякий случай ружье прихвачу! — прокричал он. — Тайга ведь!.. — И вприпрыжку понесся к своему увенчанному радиоантенной дому. Едва войдя, выскочил, таща на плече хлопающую по заду двустволку и набитый картонными патронами пояс. Шумно пыхтя, догнал Чертюка. — Чем черт не шутит, — он ударил ладонью по прикладу двустволки. — Тайга ведь.
Довольно хорошо укатанная поляна, которую Сазаков назвал аэродромом, устраивала Чертюка — площадка ровная, песок мелкий и твердый, малость прихваченный морозом. Явно здесь раньше было нечто похожее на аэродром — даже кое-где вешки сохранились; надо лишь подрубить несколько новых и поставить их на линии, привязать цветные флажки. Сюда и самолеты и вертолеты сажать можно. Все типы, кроме тяжелого транспортного Ми-6, — а ему доставлять бульдозеры, пожарные машины, лебедки и краны, новую буровую вышку, которая понадобится, едва огонь загонят в отводные трубы, — поэтому для Ми-6 придется отвести площадку в другом месте и выложить ее бетонными плитами. Сазаков словно прочитал его мысли.
— Для «Михаила шестого» есть хорошая плешка.
— Как вы сказали?
— Плешка. «Пятачок», что ли…
— А вертолет как назвали?
— «Михаилом шестым». А что?
— Как царя величаете.
Они прошли по обочине площадки, оставлял за собой частую строчку следов.
Обещанная Сазаковым плешка была площадкой, припорошенной ослепительно белым, не стаявшим еще снежком: жар сюда не доставал… От плешки тянулась в сторону кривая просека, сворачивала к домам.
— Плиты, может, и не понадобятся, — сказал Сазаков. — Бревнами выложим. Все равно просеку расширять придется.
— Добро, — кивнул Чертюк.
Вдруг Сазаков метнулся вперед, остановился шагах в двух от Чертюка и, наклонившись, стал рассматривать след на снегу — отпечатки лап были длинными, сильно вдавленными, с глубокими царапинами в «изголовье», оставленными когтями.
— Косолапым пахнет, — прокричал Сазаков. — След свеженький. И псиной отдает. Кружит гад возле деревни, похоже, не ляжет на зиму… Шатун. Опасный медведь.