Сейчас Доктор бродил в осинниках, лениво щипал траву; прилизанная дождем рыхлая шерсть лоснилась от сырости, и вокруг шеи явственно проступали твердые шишки от паутовых укусов. А Серега Лиходеев в промокшей и стоящей колом брезентухе продирался через заросли, матерился себе под нос и время от времени, остановившись, звал Доктора, прислушивался: не зазвенит ли где? Это был редкий случай, когда Серега искал коня. Приспичило, надо! И не ему, а начальнику партии Жорину.
Две недели стояла непогода: то дождь, то низкая облачность. Вертолет с инкассатором для съемки добытого золота не прилетел. Золота скопилось многовато – пуд. Партия одновременно работала по двум проектам: поиски и разведка плюс добыча. И повезло. Россыпь хорошую зацепили, второй месяц на ней ковыряются, а она и не кончается. Серега на днях в бригаде ручного бурения был – интересно! Может, и на месторождение «россыпуха» вытянет… И как на зло – навесили обязанность (еще в начале сезона) инкассировать золото на случай нелетной погоды. Парень, говорят, честный, молодой, разворотливый – справится. Сложного, конечно, ничего нет: расписался в сорока бумагах, кинул в рюкзак опечатанные мешки и кати на здоровье Да вот беда: катить-то до базы две сотни верст и все по тайге. Рысью не поедешь, шагом всю дорогу, по речным косам, распадкам да болотам. В оба конца – неделя. Вызвал утром Жорин и говорит:
– Принимай груз.
Серега оптимистично стал предсказывать хорошую погоду в скором времени, но Жорин сунул вместе с кипой сопроводительных бумаг сводку погоды до конца месяца, и Серега сник.
– С кем ехать? – вяло спросил он.
– Сычева возьмешь, больше некого послать. Пусть идет коней ловит.
– Ладно…
– Отвезешь ненужные карты и возьмешь новые, я тут переписал какие, – Жорин вручил два десятка карт и список.
– Бу сделано…
– И вот что. Буровики просили деньги на сберкнижки положить. Тут шесть тысяч всего. Сделай, а? – уже попросил начальник. – Здесь все, – и он отдал объемистый пакет.
– Некогда мне будет по сберкассам таскаться, – хотел отказаться Серега, но Жорин его упросил:
– Я обещал мужикам. Сделай.
Собрал Серега полевую сумку, набил ее картами и деньгами, туда же засунул жоринский револьвер, золото уложил в рюкзак и, оставив все это у начальника, отправился к Сычеву.
Коновод Сычев лежал у себя в палатке, волосатая мощная грудь бугром вздымалась от глубокого дыхания, жесткая ядреная борода торчала вверх, из-под бороды виднелся крупный угловатый кадык. Серега с Сычевым встречался редко, мельком, когда тот привозил в лагерь продукты и кое-что по заказам: лучок, огурчики и всякую мелочь. Всегда Сычев какой-то одинокий, хмурый. Позовут его мужики выпить подпольной бражонки – откажется. Уйдет к себе в палатку, сядет, молчит, думает. Рассказывали, что когда он в одиночку ведет караван по тайге – всю дорогу поет, а как в лагерь пришел, так замолчал – слова не вытянешь.
Серега с минуту рассматривал спящего. Лицо словно забрызгано синими чернилами: пожалуй, с сотню мелких точек-наколок. «Чем это его так?» – подумал Серега и тронул Сычева:
– Вставай, поедем.
Сычев сразу проснулся.
– Куда это? – недовольно спросил он.
– Надо, понял?
– Не поеду, – отрезал Сычев. – Я день как сюда пришел. Отдохнуть хочу. Две недели по отрядам мотался…
– Жорин сказал тебя взять.
– Каво везти-то?
– Драгметалл. Со мной вместе.
– Золото? – с любопытством переспросил Сычев и уставился на Серегу.
– Ну…
Сычев секунду размышлял и вдруг согласился:
– Поехали!
Серега вышел из палатки, заглянул на кухню, отломил там кусок хлеба и, засунув его в карман, нырнул в гущу насквозь промокшего леса. Он не заметил, как из-под откинутого клапана палатки за ним пытливо наблюдает мрачноватый Сычев.
2
Выехали после обеда и весь остаток дня ехали молча. Сычев па поджарой тонконогой кобылке шел передом. Его широкая спина в зеленом дождевике и островерхий капюшон, из которого черным клочком торчала борода, до самого вечера маячили перед Серегиными глазами. Коновод, пока тащились по чистой пойме реки, дремал на ходу, его фигура, подрагивая, клонилась к лошадиной шее, он сползал в седле чуть набок, кобыла тоже, словно в дреме, убавляла шаг, и когда казалось, вот-вот свалится человек на землю, Сычев дергался, просыпаясь, хлестал концом повода по конскому заду и ворчал: «У‑у! Скотина! Спишь на ходу!» К кому это относилось, Серега так и не понял.
Серегин Доктор, раньше никогда не подававший признаков любопытства к молодым кобылкам, здесь вдруг, с самого начала пути, проявил безудержный интерес к стройной «особе» впереди. Вскинул тяжелую голову и шел уже не опуская ее, а иногда еще настораживался и неожиданно звонко и отрывисто ржал. Сычевская кобылка тоже выражала беспокойство и раза два пробовала пойти в рысь.
Серега обычно ездил, привязав поводья к седлу, тут же, из-за редкой прыти Доктора, приходилось держать сырой и скользкий повод в руках.
Ближе к вечеру свернули в редколесный распадок, и сонливость как рукой сняло. То и дело надо было уворачиваться от рогатых сучьев или отяжелевших от воды пихтовых лап. Паутинные нити, обросшие изумрудными мельчайшими каплями и оттого казавшиеся толщиной в хороший шнур, неприятно липли к лицу, висли на бровях и ресницах. Несколько раз Серегу окатило лавиной воды с густых вершин пихтача, и он, догнав Сычева, сказал:
– Давай ночевать. Нитки сухой нет… – и выжал берет, как тряпку.
Сычев медленно развернулся в седле, остановил коня и уставился на Серегу. Диковатые, словно не управляемые, глаза выглядывали из-под капюшона. Такие глаза бывают у человека, если нечаянно прервешь ход его глубочайших мыслей… «Тебе хорошо… Ты сухой, черт!» – подумал Серега, глядя на удобный (чем не палатка?) дождевик Сычева.
Наконец коновод сообразил, что от него хотят, быстро-быстро поморгал и сказал нехотя:
– Ночевать так ночевать… мне што… место только тут хреновое. Давай на горушку.
Доктор, почуяв кобылицу рядом, косил глаз и целился ткнуться ей мордой в шею.
– Уйди! – махнул длинным рукавом Сычев. – Ишь, приспичило!
Поехали рядом, и Серега услышал странный жулькающий звук, будто вода в сапоге…
– Что это? – спросил Серега.
– Селезенка екает.
– У кого?
– Не у меня же! – зло ответил Сычев.
Серега приотстал, придержав коня, и подумал: «Ну и жук. Будто мне хочется в такую слякость по тайге ломиться. Чего психует? За эту прогулку Жорин наверняка ему дополнительный наряд выпишет. Рвач. Набежали сюда как саранча, кроме как о рублях, ни о чем не думают. Едет в дождевике, получает больше меня да еще недоволен. Эх, народ!»
На горе остановились, расседлали коней. Сычев, пока Серега укладывал рюкзак с драгметаллом под седло, чтобы не замочило, достал длинную веревку и привязал кобылку к дереву. Доктор же, обрадовавшись свободе, буквально заплясал вокруг кобыленки. Она же нервно ржала, словно подсмеиваясь над неуклюжим ухажером.
Торопливо растянули тент, укосом на ветер, нарубили толстого гниловатого коряжника, натесали щепок со смолевого пня для растопки – запалили костер. Сычев, шурша дождевиком, с чайником в руках отправился искать воду. Серега забрался под тент, стянул штормовку, повесил ее на кольях у огня. Потом снял влажный свитер и, приладив его на длинном стволе сычевской берданки, стал сушить в вихре горячего воздуха над костром – так намокшая шерсть сохнет быстрее. От свитера валил густой пар, а на обшлагах свисающих рукавов шерсть с треском плавилась, сворачиваясь в шарики. Серега отдергивал берданку, стряхивал рукой рыжий налет с подпаленного ворса. В очередной раз спасая рукава и щурясь от дыма, Серега глянул в сторону и замер в неудобной позе. Там, где кончается свет и начинается увеличенная огнем махровая тьма, как изваяние возник Сычев. Пламя высвечивало его лицо и руку с чайником, будто он высунулся из темноты, как из-за черной занавески. Свет плясал на рябых щеках, а настороженные глаза смотрели на Серегу, следили за каждым его движением. Серега не слышал, когда Сычев подошел, хотя незаметно приблизиться на такое расстояние в гремящем, как жесть, дождевике очень трудно. Серега, привыкший считать себя в тайге как дома, обязательно должен был услышать или почувствовать приближение Сычева. Легкий холодок пробежал по и так уже промерзавшей спине. Неприятно вот так вдруг обнаружить, что кто-то за тобой наблюдает. Он сорвал свитер со ствола, бросил под тент берданку и развернулся спиной к костру. Сычев скоро подошел, деловито пристроил на поленьях чайник и грузно уселся рядом.