И была принесена первая моя курица! Из-за плеча округлые женские руки подали поднос с горой жареных крылышек, украшенных всякой вкуснятиной. Девчата уж постарались, видать командир подсказал, что первый же раз… Это выглядело очень эффектно. После Ил-14, с этими вечными талонами и столовками, я прям прослезился. Это было счастье. Это был символ: Большая Авиация!
После обеда командир показал мне, как правильно на Ил-18 оформляется задание на полет:
– Вот задание, вот графы; данные бери здесь и здесь, заполняй время, заправку, расход, а сопроводительные ведомости – вот так, а сверху – штурманский бортжурнал, а здесь центровочный график, а уж последними – требования на ГСМ… а талонов на питание нет и не будет никогда. И сначала – карандашиком. А уж потом я проверю, тогда заполнишь чернилами, и я подпишу. Понял?
– Понял.
– Вот и вся твоя работа. Поел? Задание заполнил? Спи-отдыхай.
– А как же… ветер, угол сноса, расчет пути, ориентировка, пролет пунктов, связь?
– На то есть штурман и радист. У них свои обязанности. Они за это деньги получают. А ты получаешь деньги за то, что поел, задание заполнил и по указанию командира подержался за штурвал. Всё. Приглядывайся, набирайся опыта.
На пути стоял грозовой фронт. Командир выдвинул на себя громоздкий ящик радиолокатора, повернул к себе, заглянул в круглый резиновый тубус, задвинул обратно, откинулся в кресле и развернул газету, перекинувшись парой реплик со штурманом.
Вершины гроз были выше нас, но проходы между наковальнями на нашей высоте нашлись, штурман из-за спины пару раз скомандовал мне изменить курс, я аккуратно стронул с места коричневую рукоятку автопилота… да, это не гидравлика… Командир проворчал «плавнее», мы проскользнули, тучи разошлись, и лайнер вновь повис в спокойном воздухе. Что интересно: ведь как после взлета и набора трех тысяч болтанка прекратилась – так ее весь полет и не было.
Большая Авиация оказалась намного солиднее, чем я мог себе представить.
*****
Началось знакомство с новыми для меня аэропортами. После нищеты сибирских райцентров поражали изобилием рынки Ростова, Симферополя, Ташкента, Одессы… Пачки картонок в умелых руках экипажа мгновенно превращались в объемистые коробки. Конечности надо было иметь крепкие: штурвал должен быть в уверенных руках; поэтому тренировки такого образца не осуждались. А вот лететь с юга с одним портфелем считалось снобизмом.
Правда, бортпроводникам руки, видимо, требовались еще более крепкие и уверенные, чем пилотам. И я постепенно привык к обычному зрелищу: перед посадкой пассажиров к багажнику валко подруливала электрокара с тонной-двумя истекающих всеми соками корзин, коробок и эмалированных ведер, а уж сзади, на полусогнутых, пыхтя и отдуваясь, трусил экипаж с руками ниже колен, оттягиваемыми тарой, переполненной дарами юга.
Один наш бригадир проводников, помнится, из Симферополя как-то привез пятьдесят штук эмалированных ведер вишни. Это был рекорд.
Самолет-то вез все, что на него ни грузили. Все объемы в самолете должны быть заполнены – такой принцип хоть вроде и вступал в противоречие с понятием максимального взлетного веса, но соблюдался истово, со святой верой в резервные возможности машины-кормилицы.
С Дальнего Востока везли рыбу и икру, из Средней Азии волокли виноград, помидоры и дыни, из Крыма и Северного Кавказа доставляли черешню, абрикосы и вишню, – все по смешным для Красноярска ценам. Глаза разбегались. У меня деловая хватка к тому времени еще не развилась… да ее особо и сейчас нету; но многие, ой многие мои коллеги имели от использования матчасти в личных целях неплохой приработок – и не в деньгах, а через связи. В те времена связи давали возможность достать все. Дефицит, товары и услуги добывались по накатанным дорожкам, усеянным фруктовыми косточками, арбузными корками и рыбьей чешуей.
Один из наших коллег, единственный, мог позволить себе летать с плоским «дипломатом». У него супруга заведовала магазином хрусталя, а рубщик мяса с центрального рынка был другом семьи. А сколь ценился иными хрусталь в те времена, я убедился, случайно попав в один дом: у человека на серванте в уголках лежали сложенные горкой крупные обломки двух разбитых хрустальных ваз, хранимые в надежде, что можно будет склеить стекляшки… Ей-богу, не вру.