Хуже всего, что этот ширпотреб, выпускаемый в количестве преогромном, не имеет местной специфики, ибо он привозной, сработанный за тысячи километров от того места, где его приобретают люди. А как же можно назвать вещицу сувениром, если она не несет своеобразия?
Впрочем, не кривим ли мы душой, называя сувенир забавным пустячком? Не умаляем ли его достоинств? Ведь какая-нибудь деревянная поделка заключает в себе эмоциональный заряд. И не меньший порой, чем воздействие монументальных памятников или развалин древнего храма. Потому что живописные развалины, как правило, далеки и посещаемы человеком однажды в жизни, а памятная вещица всегда рядом — на твоей книжной полке, на письменном столе или на стене. Тем и берет сувенир, что с удивительным постоянством излучает энергию воспоминаний. Он подобен капельке воды, отражающей мир, в котором ты живешь и который любишь.
Как видно, сувенир — это произведение искусства, символ того места, где приобретен. И в этом его главная ценность. Не потому ли сувенир сопутствует развитию туризма? Ведь турист— первый покупатель памятных безделушек. А сколько у нас туристов? Их миллионы. А сколько зарубежных гостей наезжает к нам ежегодно? Десятки тысяч. Вот и прикиньте теперь, каков спрос на сувенир и какой должна быть наша сувенирная индустрия. Но индустрии нет. Есть кустарщина в производстве изделии народного творчества. Кому, к примеру, подчиняется тобольская косторезная мастерская? Управлению местной топливной (!) промышленности. Как керосиновая лавка или дровяной склад. Где уж тут умельцам рассчитывать на настоящее художественное руководство.
Выходит, мы не только не умеем извлечь выгоду из спроса на сувенир, но и плохо пропагандируем наши духовные ценности.
Наши промыслы — бесценное достояние общества. Их надобно беречь столь же заботливо, как и древнейшие памятники, как дорогие традиции. И тогда уж не придется долго искать какой-нибудь памятный пустячок, как это случилось с нами в Тобольске.
Фавориты пушных аукционов
Когда в пути у нас случался разговор об охоте, мы, наверное, не были достойными собеседниками коренного сибиряка. Нечем похвастаться нам. Ни трофеев, ни воспоминаний. Ружье лежит нерасчехленным. Нам ничего не остается, как в разговоре предоставлять инициативу бывалым людям. Ведь мы мало еще видели, чтобы иметь свое мнение в этих делах.
Впрочем, если вы думаете, что в Сибири на каждом шагу встречаются медведи и соболя, то не вздумайте высказать это вслух. Какое там! На другой день путешествия мы поняли, что охотничьи приключения надо искать за сотню верст от реки, а берега здешние совершенно безопасны для ночлега.
Может, поэтому пропала у нас охота к охоте. А может, потому, что оставались мы чистыми теоретиками охотничьего дела. Во всяком случае убеждаемся мы все более в том, что говорить о здешнем изобилии пушного и иного зверя можно лишь по традиции.
Пожалуй, об этом и не стоило бы вспоминать, если б в Тобольске однажды не услышали, что тут, среди тайги, разводят таких редких пушных зверьков, каких на Иртыше редко встречают и удачливые охотники. Понятно, мы не упустили возможности посмотреть на лисиц, соболей и норок. Ну, а то, что таежные обитатели живут в неволе — на фермах совхоза, — не так уж важно.
Нашим тобольским знакомым не приходится уговаривать нас. Да, кстати сказать, сибиряков и не упрекнешь в навязчивости. Когда они советуют посмотреть какое-нибудь достопримечательное место в их краю, значит, оно стоит того. И мы успели уже понять, что тут люди твердых правил: если гостю что-то предлагают, то только один раз. И никто не позволит себе многословия зазывалы. Вот и нам сказали: хотите побывать в звероводческом совхозе — ловите машину на Абалакском тракте и поезжайте, это недалеко от города.
Мы выбираемся на окраину Тобольска, где между жилым кварталом и стеной таежной чащи лежит пыльная дорога, перегороженная — по старому, видно, обычаю — полосатым шлагбаумом. За ним и начинается тракт, проложенный три века назад смиренными монахами. Заметив красный «Москвич» с надписью «Связь» на дверце, один из нас поднимает над головой правую руку — по всем правилам автостоповца, путешествующего на попутных машинах. И нам сразу повезло: «Москвич» идет с дневной почтой в совхоз.