— Я сибиряк степной, а длинный. Видно, в дождливый год родился. Так что свою миску достану.
И он сидит, как батька среди взрослых сыновей. Впрочем, бригадир и в самом деле годится в отцы своим помощникам. Сколько уж геодезических партий за восемнадцать лет сменил. И все его маршруты сибирские. Кочевал по тундре, в таежных дебрях, среди болот, по безымянным рекам. От точки до точки добирался и на оленях, и на вертолете. Искал газовые купола в низовьях Оби, у Березова. Три зимы «слушал землю» на Салыме, где бьют теперь нефтяные фонтаны.
— Так уж досталось на салымской структуре — до смерти ее не забуду, — заметил бригадир.
— Неужели хуже этих мест? — с сомнением спросил кто-то, отставив миску.
— Здешние места летом — курорт. Вода-то надежней болот. Чем озеро не гидропорт? На нем и жилье ставить можно. И гнуса меньше. Ну, а как зимой будет — сами увидите.
Разговор заходит о нефти. Парни, как нам кажется, чуть-чуть завидуют буровикам: и тому, что они торными дорогами ходят, и тому, что артели у них побольше, и тому, что живут они все ожиданием большого праздника — нефтяного фонтана. И Иван Борисович поддерживает их:
— Обида иной раз берет. Вот мы пройдем первыми эти озера. Придут следом буровики, поставят вышки, просверлят скважину — и даст она нефть. Им почет. О них разговор. А вспомнит кто, как мы на себя все принимали?
— И заметь, Борисыч, — вставляет кто-то, — техника у них всегда лучше и удобств больше.
— А у нас такие виртуозы работают — цены им нет. Если уж тракторист в партии, то везде пройдет. Ничем его не остановить. Ухнет иной раз с трактором в болото — по самую кабину. Выпрыгнет, разденется, мороз не мороз, а ныряет под трактор, пока трос буксирный не зацепит. И такие не бегут на Большую землю, не ищут, где полегче.
Бригадир задумывается о чем-то. Потом берет протянутую кружку обжигающего чая, отхлебывает из нее и отставляет в сторону.
— Могу понять: нас, сейсмиков, больше, чем буровиков, буровиков больше, чем геологов. Им и почет, хотя дорогу к нефти торили другие.
Наверное, он прав. Кто-то сказал: нет дорог от скалы к скале, от бесплодной земли к бесплодной земле, а есть дороги от родника к роднику, от деревни к деревне. И если даже дорога идет в пустыню, значит, она соединяет оазисы и людей. Но это не имеет никакого отношения к сейсмикам, ибо такая роскошь, как дорога, не встречается на их пути. У них есть только маршруты. А накатанные трассы появляются после того, как они пройдут первыми.
Всегда считалось подвигом пройти там, где до того никто не бывал. И тем большей отвагой наделяли первопроходцев, чем меньше было у них последователей. Но если тем путем проходили многие, подвиг превращался в заурядное событие. Но почему выветриваются из памяти имена первых? За давностью лет? Может быть. Однако и в наше время люди пробираются там, где не ступала нога предшественников. Почему же небрежны мы к их заслуге? Почему известны имена тех, кто, превозмогая себя, первым побеждает вершину и оставляет под пирамидой камней записку со своим именем? Да, такова традиция. Но не человек ли создает традиции?
Мы размышляем об этом под монотонный гул мотора, возвращаясь в Ханты-Мансийск. Полет предоставил нам возможность увидеть ужасающие просторы Северного Приобья. Опять те же болотные топи и неглубокие блюдца черных озер, тот же невероятный разлив Оби. По-прежнему ни одной крыши, если не считать брошенный чум безвестного ханта. И в конце пути та же Самарова гора — одинокий остров в поистине океанском просторе пресных вод.
Приводнив АН-20, старший пилот облегченно вздохнул.
— Ну, кажется, без приключений сели. А то ведь каждый раз кто-нибудь под поплавки лезет. Представляете: недавно заходим на посадку, а внизу два чудака в катере с судового хода ушли и гонят поперек реки.
Нам ничего не оставалось, как посочувствовать летчикам и возмутиться бездарностью двух речных лихачей.
В погоню за нефтевозом
Последнюю ночь в Ханты-Мансийске мы провели на пристанском дебаркадере. Нельзя сказать, чтобы нас прельстил комфорт этого плавучего двухэтажного здания. Не было иного выхода. На всем берегу не смогли отыскать надежной стоянки для «Горизонта» — ни бухты, ни залива со спокойной водой. Самая тихая стоянка нашлась в самом шумном месте города — на речной пристани. За широкой «спиной» дебаркадера нашему катеру не угрожали ни ветер, ни волна.
Расставшись с «Горизонтом» на одну только ночь, мы оказались в проигрыше. За одиночные комнатенки — каюты для транзитных пассажиров — пришлось заплатить бессонницей. Это была слишком дорогая цена за прекрасный вид из окна на Иртыш. Потому что на вокзале как на вокзале. В том числе и речном.