— Опять накопились письма.
— Откуда же их столько?
Солдаты пишут. И все об одном: хотят к нам — на нефтяную целину. А еще, представляете, однополчане письмо приспели. Сам-то демобилизовался недавно.
Он держит в руках конверт. Солдатское письмо. Все как полагается: треугольник фиолетовый, Вэ Чэ — такая-то. А в письме, понятно, про нефтяную целину. Но не только. Есть в нем и такие слова: «Ты нам о зарплате и трудностях не пиши. Лучше о каком-нибудь буровике расскажи. И желательно подробно Мы же к тебе не вдвоем-втроем собираемся, а всем взводом…»
— Вот и ломаю голову, что им написать. Хочется рассказать о Лагутине. Это наш самый знаменитый буровой мастер. Очень хочется! Не получается, однако. Ему самому только что звонил домой. Да сказали, что улетел на юг.
— А чем же он знаменит? — спрашиваем мы с надеждой хоть как-то ободрить секретаря горкома.
— Чем? Да всем! Вы его не знаете? И ничего не слышали? Ну, что вы. Интересный человек. Молодой, горячий. Настойчивый. И конечно, мастер, каких мало. В бригаде его уважают.
Володя задумывается. Словно проверяет себя: не перехвалил ли знаменитого мастера.
— Понимаете, не сразу раскроется он первому встречному. Когда я в первый раз прилетел к нему на буровую, запомнилось, как посмотрел он недоверчиво. Много расспрашивал, а сам не рассказывал. Я думаю, это потому, что ему пришлось пережить в войну много. Мальчишкой партизанил. В Крымских катакомбах. Ходил в разведку. И очень часто с одним человеком. А тот оказался предателем. Потом на глазах у Лагутина расстреляли двух его братьев.
Он и на фронте воевал. А после войны на родину не вернулся. Сразу в Сибирь поехал. С тех пор все на буровой.
Часто вот слышишь: Гагарину или какому-нибудь нашему ученому присвоили за границей звание почетного гражданина города. Здорово, правда? Как это сильно звучит: почетный гражданин города! У нас это почему-то не заведено. А если бы было такое, Лагутину первому, думаю, присвоили бы звание почетного гражданина Сургута. Он же первую скважину в нашем районе пробурил! В пятьдесят первом. Она всем другим скважинам нынешним мамашей приходится.
Геологи не нахвалятся им. Говорят, что он, как никакой другой мастер, понимает, зачем нужно без конца поднимать керн, простреливать пласты. Понимает, что это не прихоть геолога, с которым вместе ищут нефть. И дружбой с ним дорожат. Не то что с иными бригадирами. Знаете, бывают такие: геологу в глаза «да-да, конечно…», а отвернется — пустит вслед недоброе слово.
А был случай, когда он бурил сразу две скважины: свою и соседнюю. На другой-то мастер заболел в самое горячее время. Да и бригада там была неважная: нытики подобрались. В общем, отправил Лагутин их с буровой по домам. Разделил своих на две бригады и начал действовать. Отстоит вахту на одной скважине — и на другую. Вставал на лыжи — да через болота и тайгу четырнадцать километров. Постоит вахту — и обратно. Когда он спал, никто не знает. А если и удавалось прилечь, все слышал сквозь сон. Чуть не так зашумели моторы, чуть не так загудела колонна — тут же на ногах. Добурили обе скважины до заданной глубины. Дошли до нефти.
Недавно летал я к нему. Теперь он на новом месторождении — Вынгинском. Буровая стоит на краю болота, у самой сосновой гряды. Места не очень веселые. А работают с улыбкой. Разговоров на вахте мало: при шуме моторов не очень-то побеседуешь. Вот они улыбками и разговаривают. Люди у него, как на подбор. Многие старше возрастом. Тоже фронтовики. А он вот — один такой. Во всем мастер — и к человеку подойти, и к нефти.
И чем иной раз берет? Фантазией! Сидит, например, вся бригада в балке. Греются. Буржуйка гудит. Шутки летят. А морозище над болотом такой — воздух в горле застревает. Ветер крепкий — раскачивает тросы буровой и саму вышку. И надо идти туда — опять греть инструмент у дизелей, над костром, а то и струей пара. Иначе в руки не возьмешь — металл порвет в лоскуты кожу на ладонях.
А Лагутин знает об этом и разговор заводит о космических ракетах. Каждый, понятно, что-нибудь интересное вспомнит. И он замечает, как бы между прочим, что реактивное топливо имеет нефтяную основу.
Мне понравилось еще, что он умеет и ошибки свои признавать. Как-то прилетела комиссия обследовать лагутинскую буровую. И старший из комиссии замечание мастеру сделал: грязновато, дескать, в балках. А он ответил, что ребята решили больше не сквернословить, а кто выругается, тот и приборку будет делать. Так бригада постановила. Ему возразили, конечно, что это не метод для бригады коммунистического труда. «Ладно, придумаем другой метод», — согласился Лагутин.