Нам не раз в пути приходилось слышать доводы сторонников и противников бакчарской руды. Одни утверждают: эти рудные запасы можно разрабатывать столетиями и их хватит, чтобы снабжать сырьем всю черную металлургию Сибири. Но им возражают: слишком дорого обойдется оно из-за далеких и необжитых мест. Одни утверждают: роторные экскаваторы, мощные земснаряды вскроют даже двухсотметровую толщу песка и глины над пластами. А им опять-таки возражают: нам не нужен чугун по цене золота, поскольку качество руды невысокое, да и залегает она среди коварных плывунов.
Этот спор по-своему примечателен. Примечателен заботами и тревогами. Ведь прежде такого не бывало. Бывало иное: приезжали сюда каторжными дорогами, мечтали вырваться из топей болот или покорно угасали в гибельных местах, которые поминали только лихом. И если раньше путешественники взирали на здешнюю глухомань глазами иностранцев, то сегодня люди стараются по-хозяйски осмыслить предназначение устрашающих болот и водных пространств.
Лоскутья одеяла летят за борт
Ученые знают все. Они знают даже, кто как спит. Оказывается, птицы, ночующие на ветвях деревьев, практически спят стоя. А цапли и аисты достигли невероятного артистизма, поскольку позволяют себе ночью поджимать одну ногу. Оригинально спят некоторые южноамериканские попугаи: попросту висят вниз головой, зацепившись лапкой за сучок. Самая сырая постель, несомненно, у чаек, которые спят на воде. Утверждают еще, что животным снятся сны. Слонам, говорят, видятся по ночам кошмары, отчего они отчаянно трубят. Нас не преследовали кошмары. И сны редко посещали членов экипажа. Потому что в путешествии приходится спать по-всякому: на биллиардном столе, на ступеньках сплавной конторы, на палубе брандвахты, в комнате предварительного заключения.
Заметить надо, однако, что чаще мы спим, как и все водоплавающие — на мягком ложе речной волны. Иногда даже на полном моду за штурвалом «Горизонта». Впрочем, утверждать так наверняка трудно. Не было случая, чтобы кто-то из экипажа признался в этом. Обыкновенно же капитан, если его покидает последняя надежда разомкнуть свинцовые веки, гонит катер к берегу, бросает якорь и досматривает сладкие сновидения.
А через час-другой — и не без помощи обжигающего кофе! — снова ведет «Горизонт» в кромешную тьму.
В общем, ночная вахта — дело серьезное. И к ней готовимся, как к последнему в жизни сражению. Строжайше запрещалось чем-либо мешать помощнику капитана, когда он уединяется в кокпит, дабы в благодатном сне набраться сил перед ночным бдением. В это время мимо могут проплывать идиллические пейзажи. Может случиться землетрясение (мало ли что еще придумает заскучавший в одиночестве капитан!). Но об этом помощник узнает лишь после того, как прозвенит звонок будильника — сигнал к смене вахты.
Отстояв положенную шестую часть суток, капитан сдает, как полагается на солидных судах, вахту и беззаботно перелезает в кокпит. В тот самый, который, если верить старым морским справочникам, являл собой на парусниках этакое углубление в корме, где размещались рулевой и пассажиры. Прежде кокпитом называли кубрики для гардемаринов, наверное, из-за «петушиного» характера их обитателей: «кокпит» с английского переводится как «петушиная яма». «Горизонт» унаследовал от своих парусных прапрадедов название в переносном и прямом значении слова.
Квадратного метра кокпита, может, и хватило, если бы тут не содержалось в полном беспорядке все имущество экспедиции. Впрочем, о беспорядке — это так, к слову. Устранить его выше наших сил. Хотя созерцание хаоса иногда рождало всплески хозяйственного энтузиазма и желания навести наконец порядок на собственном судне. Увы, повторяем, это невозможно. Самое большее, чего мы достигаем, — устройство постели, которая по диагонали пересекает кокпит. Свободный от вахты может сидеть тут. И даже спать.
Представьте позу помкапитана, который собирается заснуть в кокпите. Голову он сует под переднее сидение — подальше от мотора и ничем не прикрытого вала, который дает в среднем две с половиной тысячи оборотов в минуту. Как ни крутись, плечо непременно упрется в двухсотлитровую бочку с плохо притертой пробкой. Старый фамильный чемодан, приспособленный под инструмент и запчасти, своим кованым углом постоянно нацелен в поясницу. И наконец, дюжина вечно вибрирующих канистр, над которыми возвышались рюкзаки, образует щель, куда надлежит просунуть ноги, прикрыв их одеялом.