Хотя… про запах ведь тоже надо сказать пару слов. Я женщина, и меня запах не обманет: а ведь тётки-то возбудились не на шутку. Текут, как сучки! И не от холода у них соски напряглись… Сдаётся мне, у них и под юбками нет ничего – потому я их запашок и чую. Тьфу. Толпа страшных старых и похотливых баб, ждущих большого траха на полянке. Я даже не знаю – а они точно сюда пришли молиться об обретении силы, как у морфов, и бессмертия, как у зомби? Может, всё проще? Пришли возбудиться от вида крови и сцены убийства (ребёнка, чёрт их побери!), и свально совокупиться со своим «гуру»? А кстати – его-то хватит на всех? Тут баб не меньше десятка… Или дружки помогут?
И я начинаю догадываться, что люди, подобные этому «гуру», способны замутить секту с убийствами и жертвоприношениями ради вот такого вот «гарема»… Боже, кошмар какой! Жизни лишать человека, тем более ребёнка, ради похоти своей? Вот уж, действительно, уроды и психи недоперетраханные!
А действо, похоже, подходит к своей кульминации. Солнечный диск вот-вот коснётся края дальних Таганайских гор. И камлание «жреца» поднимается на несколько нот выше, «стук» частит, тараторит свою тарабарщину, и голос у него тоже мерзкий, одновременно гундосый и визгливый. И стишата безумные.
Стук рассыпается
смехом склоняется
свяжут события
в страстном соитии
спор сожаления
сопоставления
смелые сделали
сутью бессмертие
– СИЛА!!! – выдыхает толпа полуголых баб.
Темными тропами
торные трещины
трупы трубят
триедиными тризнами
тащатся тикают
тихими тайнами
толь томагавками
тайными травками
– ТРЕБА!!! – рычит чокнутая «паства».
«Жрец» камлает, бабы трясут сиськами, экстаз нарастает. Шоу явно движется к финалу.
Улей улиткою
ум ускоряется
уд ударяет
в ущелье уютное…
– Сссука… – шипит сквозь зубы мой Рыбак. – «Уд в ущелье», мать твою… – я вижу, как палец напрягся на спусковом крючке ружья. Прекрасно понимаю своего мужа. Он же филолог, эстет, «арбитр элегантиарум».[77] И за такие ужасные стихи он, действительно, способен убить… А уж по совокупности всех своих злодеяний этот самозваный «гуру» и хреновый поэт точно заслужил свою пулю.
…Нам не удаётся дослушать стих на букву «У» и узнать, что там дальше на букву «К». Может, и к лучшему. Эти нелепые мантры от гундосого «стука» надоели уже.
Но стреляет первым не Рыбак. Это Ольсен! Чёртов датчанин в очередной раз отличился, выстрелил, не дождавшись команды! Одно хорошо – он ведь ещё и арбалет свой в гору притащил… И когда успел тетиву натянуть? Я, пока «стуков» изучала, и не заметила. А он, оказывается, всё это время Стукова на мушке держал. Наверное, Ольсену тоже не понравились стишки про «уютное ущелье». Или, что более вероятно, увидел остроглазый потомок викингов угрозу мальчику в том хищном чёрном ноже, что в руках у «стука». И правда: прежде «жрец» только размахивал тесаком в такт своим мантрам. А тут уже двумя руками взялся за рукоять, и хищное лезвие вниз направил. На мальчишку. На жертву. Да ещё и солнце как раз коснулось гор – пока только самым краешком. Время пролить жертвенную кровь?
И кровь пролилась.
Негромко щёлкнула тетива. Тяжёлый арбалетный болт с широким охотничьим наконечником, с остро отточенными гранями лезвий, спел свою короткую песню. Совсем тихую. Но куда эффектнее нескладных мантр доморощенного «жреца» – в чью грудь он и был нацелен. Ольсен, видимо, решил больше не рисковать ради эффектного выстрела в голову, и выбрал мишенью череп, наколотый на груди урки, аккурат напротив сердца. Чуть ниже левого соска. И он попал.
Стук нелепо взмахнул руками и оборвал свой стих на полуслове, как-то странно ёкнув горлом. Широко раскрыл глаза, обвёл взглядом паству. Потом скосился вниз, на оперение стрелы, торчащее из его собственной груди. На струйку крови, толчками бьющую из раны.
(Я знаю: у охотничьих болтов специально делают такие широкие грани. Ведь у арбалетной стрелы нет останавливающего действия, как у ружейной пули. Весь расчёт на то, что добыча «ляжет» от потери крови. И кровь, действительно, лилась – уж если так бьёт из раны, закупоренной древком, то страшно подумать, какое там внутреннее кровотечение. А ведь стрела могла ещё и из спины выйти – он же худыш, дохляк, а болт – сколько там дюймов в нём? Шестнадцать? В общем… этому – точно хватит.)
77
Arbiter elegantiaе или Arbiter elegantiarum – дословно «Арбитр изящества» (лат.), применяется обычно к обладателю безупречного вкуса. Выражение впервые встречается у Тацита – так он называл Петрония по прозвищу Арбитр (лат. Petronius Arbiter; род. ок. 14 - ум. 66, Кумы) – сенатора и автора знаменитого романа «Сатирикон».