Бедные, бедные артисты… честолюбие и тщеславие… Вот уж и то, что врач Ельцина к нашему телу прикоснулся, возвышает нас над другими смертными — и мы на особом кремлевском счету.
А солдат солдата застрелил и сбежал с автоматом и двумя магазинами патронов в части, где мы пели с Черняевыми. Кстати, 26-го утренним концертом в ЦЦРИ Черняевы сделали себе потрясающую рекламу-отзыв. Нина Максимовна была и сказала, что это лучшая программа, которую она видела. Ребят можно поздравить, а так как они при этом говорят, что это сделал им я… то и пусть говорят — всем хорошо.
Воскресенье. Йошкар-Ола
«Жизнь — это практически то, что мы сами себе придумываем», — услышал я по телефону от актрисы Мирошниченко и подивился мудрости и точности изречения.
Среда, мой день
«Гришенька» Александров вскоре после смерти Л. Орловой женился на вдове своего сына от первого брака, с которой сделал монтажный фильм «Любовь».
Когда Ю. Завадский хотел ввести на роль миссис Сэвидж больную Марецкую, «звезда» показала зубки: «Если следующий спектакль не мой, я звоню министру культуры».
Отчего подобного нет в моем характере даже близко?! А у Володи было, и в избытке.
Орлова — пунктик — боялась потерять молодость и красоту. «Всю жизнь я режимила».
Почему-то просверкнула мысль: надо приготовиться жить без Ирбис, а приготовиться — это значит освоить или начать надежное самостоятельное дело. Может, к тому подспудно призывала меня Алла Демидова по ТВ.
Мы снижаемся. Всю дорогу от В-ка до Москвы душа трудилась. «Спид-инфо» до корки. О всех женах Высоцкого — и о Тане Иваненко, и о Насте… И о Ксюхе. «Он умер у меня на руках».
Пятница. Внуково
Ну и опять — полет. На сей раз — Симферополь.
Я полюбил этот шум турбин, я полюбил это верещанье стюардесс, я полюбил работать как бы в самолетном кресле. Несмотря на 9-часовые перемахи по стране, чувствую я себя превосходно.
7-го марта в Орле будет два месяца моему обету воздержания от алкоголя. Алкоголь из крови я выведу, но не выброшу ли вместе с градусами и ум, и талант, и вдохновение? Отчего я опять пополнел?! И когда наступит — или уже наступил? — Великий Пост. И посещают меня мысли уйти в церковь и стать священником. Если бы у Дениса был приход, если бы он был простой поп, — не ударялся бы он лбом в эти православные ортодоксальности, я стал бы при нем зажигать свечи.
Среда, мой день
Илья:
— Я был начальником Калининградского порта. Приехал театр миниатюр Полякова. Я пригласил весь театр, устроили прием.
Там были две потрясающие девки: Томка Витченко и Рысина. У меня разбежались глаза. Они даже смеялись надо мной: «Смотри, он не знает, на ком остановиться!» Ладно. Томка жила в Москве… набережная… там полукругом спускается дом. Лето 1964 года. Я приезжаю в Москву. Прихожу к ней, мы сидим, выпиваем. Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем. Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я — в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем… Этот парень был Володя Высоцкий. Тогда я, разумеется, не знал… Хотя он и тогда был с гитарой и пел.
Я помню Тамару Витченко — в нее был влюблен весь факультет музкомедии ГИТИСа, а может быть, и весь институт. Она была недосягаема, старше… и только сладко улыбалась и разрешала себя любить и восхищаться ею.
«Почему здесь не говорится об Эдит Пиаф, которая кончилась от наркотиков, почему здесь не говорится о нашем гении Владимире Высоцком, который кончил так же…» — услышал я телемост Москва-Бишкек…
Четверг
— Знаем вашу страсть, В. С. Но что-то мы вас не видим на пляже, вы не загораете на этот раз. И мы не видим на вас «адидас».
— Тот, кто имеет «адидас», тому любая баба даст! — Антипов изрек. И не горит под ногами, под пятками вашими не струится огненный песок. Что с вами, В. С.?
Воскресенье
ТУ-154. Через 20 минут посадка в Симферополе. Дочитал «Шарашку». Последние 200 страниц по косой. В самолет не пускали, ждали, оказывается, Зюганова. Подогнали первый трап. А он вошел, поднялся в самолет по трапу № 2. Проходя мимо, поздоровался, ему никто не ответил.
Четверг. 13 часов
— Ты напрасно рассчитываешь на какую-то другую жизнь. На время, что у тебя будет на растяжки, на занятия голосом… Твоя жизнь — это гастроли, гостиничные номера, условия полевые, и надо к ним приспособиться и в них приучаться жить и держать форму… на одном квадратном метре уметь делать упражнения, не стесняться обстоятельств — брать гитару и заниматься, распеваться, не обращая внимания на перебранку горничных… не ждать, что будет какое-то другое время… его не будет… Вместо Орла будет Брянск… А вместо Брянска — Екатеринбург. Надо возить с собой скалки-скакалки, мячики, прутики… Это я говорю партнерше. Пойду, проверю — занимается ли?! В Ельце. На грязной, разухабистой дороге. На перекрестке. Две разухабистые проститутки. В два часа ночи. Одна жгучая блондинка, бестия рыжая и толстая. Другая такая же, но черная. Негатив-позитив. Надо же, куда продвинулась Русь-матушка.
Вторник
Все дни я думаю о маме — 89 лет сегодня ей. Надо заскочить на телеграф — поздравить и попытаться до Москвы дозвониться.
Четверг
Я переживаю успех ночного эфира с Максимовым. Первым позвонил Караченцов:
— Восхищен… как говорил… Я все в восторге толкал жену и кричал: «Ты послушай, как он говорит!.. Умница!.. Талантливый!..» Я снимаю шляпу.
Но на вахте в подъезде меня ждала завернутая в рулон гадость от Бочарова — художника союза. У него картина «Неравный брак». Невеста — Россия. По одну сторону красные — Шолохов, Распутин… По другую — лизоблюды и жиды… «Жалко, что я вас не нарисовал в эту компанию». Потом когда-нибудь я эту его листовочку, записанную тут же, рукой дрожащей онаниста и брызжущего слюной злобного завистника, перепишу в свой дневник как еще один, очередной плевок вроде присланного когда-то мне гондона со спермой. Бог ему судья, раз он на Бога уповает…
И вот образовался у меня такой своеобразный день. С утра решил я во что бы то ни стало в Донской монастырь попасть, помолиться, Бога попросить, чтоб дал мне сил и вдохновенья начать «Жасмин».
Сегодня день рождения Театра на Таганке, ну ведь праздник!! 34 года назад свершилось великое чудо, был открыт премьерой «Доброго» — спектаклем великим, в котором я имел честь потом долгие годы играть Водоноса, — Театр на Таганке, ставший моим домом, моей судьбой, моими открытиями и поражениями, жизнью моей. И как не отмечать этот день, несмотря на наши раздоры, временные ссоры, неурядицы, — день объединения.
Воскресенье
Последняя пасхальная седмица — как один день. Мне в Донском яичко подарили и поздравили. Я это яичко любимой моей передам… а любимая моя — Тамара моя милая, перед которой я виноват, которую оскорбил, обидел и унизил… «на спине» которой я выскочил в «Мизантропе». Господи! Спаси и сохрани жену мою.
Когда в моей гримерной Женя Миронов, я ему оставляю какие-то добрые знаки, чтоб ему игралось и хорошо чувствовалось в гримерке и на сцене. Просто, допустим, «Женя! Привет!» Он понял, что мне тоже приятно от него ответ получить, и отвечает: «Привет, Валерий Сергеевич! Сегодня легко игралось, видимо, поэтому долбанулся головой. А в остальном… С уважением, Бумбараш-2 Е. Миронов».
Ну что, переписать мне эту гадость с бочаровского «Неравного брака»?
«От автора с уважением к Золотухину, как к земляку и Бумбарашу, и с сожалением, что Вы находитесь в этой помойке предателей (как Вы это сейчас продемонстрировали в программе „Времечко“) русского, именно русского народа. Меня чуть не вырвало от Вашего мерзкого интервью. Жаль, что я через помойку не написал Вас в этой толпе за столом. Таких, как Вы, великий Шумский называл… (не разобрал, как называл таких, как я, великий Шумский). Как человеку, торчащему у „кормушки“, разрешаю порвать эту репродукцию, иначе будет колоть Вашу подленькую совесть. Интервью „Времечко“ у Максимова. 21.03.1998. Извините, но Вы меня достали к этому шагу».