– Ну, это просто, – сказала хозяйка, – при твоем некрофильско-натуралистическом складе ума это не проблема, это даже не считается за желание, поскольку ты и так будешь писать именно так, как ты сказал. Так что все три желания все еще при тебе.
– Ладно, – мстительно согласился Пл., – не считается, так не считается. В общем, я хочу прожить жизнь, полную печалей и скорбей, такую, знаете, жизнь творца, и чтоб об меня в конце этой жизни просто ноги вытерли.
"Все равно ты мне, милая, гадостей наделаешь, так по крайней мере я не буду знать, от тебя они или нет", – подумал Пл.
– Понятно, – вздохнула она, – славянский садомазохизм. На всех он не распространен, к счастью. Вот, например, человек один, назовем его "Бедный", в отличие от тебя, не собирается жить плохо, а собирается жить хорошо, собирается быть признанным автором, и поверь, это у него получится... Немцы те же... Гете мне, например, все расписал по полочкам, как и что у него должно быть, ведь ничтожество, Наполеоном восхищался, пустышки писал, а какую жизнь прожил? Советую поступить так же.
– Нет, я хочу так прожить, как сказал.
– А по-моему, ты просто издеваешься и не хочешь ничего загадывать, – угадала фея, – ну, загадай, чтобы у тебя каждое утро яблоко на столе появлялось.
– Ага, – опасливо осклабился Пл., – и вы мне каждое утро на стол конское яблоко присылать будете, а то и не одно. Пока я один живу – это еще ничего, а вот невеста не поймет.
Фея зарделась:
– Не исключался такой вариант, – открылась она, хихикнув, – но не так страшно, если не понимает жена. Вот теща устроила бы тебе жизнь, как ты там сказал, полную печалей и скорбей.
– А на после смерти можно загадать? – вдруг придумалось Пл., и он заметил, как в удивлении дрогнуло хозяйкино лицо.
– Отчего же нет, – сказала фея, – вполне. По крайней мере это оригинально, хотя и бессмысленно.
– Давайте так поступим, – неотрывно глядя в ее черные глаза, сказал Пл., – пускай после смерти меня забудут, а потом вспомнят, это первое мое желание. Пускай в каждом месте, в городе ли, в деревне, где меня могут оценить, если я напишу что-нибудь, стоящее того, чтобы меня вспомнить... В общем, пускай там уже стоит паровоз, и...
– В смысле – "стоит паровоз"? – перебила его фея.
– Ну, не просто стоит на запасном пути, а стоит как памятник чему-нибудь, не мне даже, ну, как раритет какой-нибудь, дань старине, не знаю.
Наступила тягостная пауза.
– Че-то, родной, я тебя не понимаю, – нарушила молчание фея, – ты не заговариваешься часом?
– Ну, люблю я паровозы, – развел руками Пл., – ну, такое вот у меня желание.
– Ладно. А третье что?
– А третье надо что-нибудь дикое...
– Я уж поняла, – сказала фея, – что что-нибудь дикое.
Пл. понесло:
– И пусть в городе или деревне, где меня полюбят больше всего, даже не за мою всю писанину, а просто полюбят за то, как я прожил жизнь, за то, какой дурак я был, как соседа полюбят, так вот, пускай люди там тоже пишут, тоже непонятно что, стихи или прозу, и хапают через это головняки. И пускай люди эти будут счастливы через эти головняки. Такое вот у меня третье желание.
– Ну, ладно, – сказала фея, – Бог тебе судья, а я это исполню, – она хлопнула руками по коленям, как бы ставя точку во всем своем колдовстве или волшебстве, – а сейчас спать.
Хл. пробубнил что-то в ответ, но отрываться от блокнота на стал. Фее пришлось прикрикнуть:
– Слышал, ушастенький? Все, спать. Завтра, завтра все.
Хл. поднялся, не отрывая глаз и карандаша от блокнотика, глаза его при этом сияли неземным каким-то удовольствием.
– По-моему, – сказал Хл., продолжая черкать, – я принцип понял, дальше проще должно быть.
– Ну, в этом деле всегда так, – она подмигнула поднимающемуся из-за стола Пл., – с каждым годом все проще и проще, все понятнее и понятнее...
– Вам помочь посуду вымыть? – угрюмо спросил Пл. и взял уже тарелку, но фея, весело сверкнув глазами, тихо спросила: "Думаешь, на еще одно желание раскошелюсь? А что, вообще-то, могу", и Пл. торопливо уронил тарелку обратно.
Она положила гостей на печку, сама закрылась у себя в спальной. Хл. заснул тут же. Пл. чувствовал, как Хл. подрагивает во сне, долго слушал потрескивание, шепот, песни приглушенного радио в хозяйкиной спальне, а потом, наконец, уснул сам.