Его слова вводят меня в ступор, ведь это невозможно. Отец и продавать землю предков категорически не согласен, а уж сдавать ее в аренду убийце собственного сына… Нет.
— Ты врешь, папа не мог ничего подписать, — качаю головой, чувствуя, как волосы бьют по щекам. — Он ненавидит всю вашу гнилую семью! Что, хорошо живется за наш счет?! Как таких только земля носит…
Сказала… То, что сидело во мне, требовало выхода. Гнев, агрессия, злость и ненависть… Вот только легче не стало.
— Придержи свой острый язычок, Ясмина, — цедит сквозь зубы Юсупов, делает несколько размашистых шагов в мою сторону, нависает надо мной, подавляя своей мощной энергетикой.
— А то что? Тоже убьешь? — мои глаза горят гневом, губы дрожат, а сама я еле держу себя в руках.
Всё равно стараюсь поднять подбородок как можно выше. И пусть он смотрит на меня с высоты своего роста, но свысока глядеть на себя не позволю. Никто не имеет права так смотреть на нашу семью. Мы ни в чем не виноваты. Это мы — жертвы чужого произвола.
— Не неси чушь, Булатова, — трет переносицу, словно дико устал. — Вся твоя семья дико упряма. Не переживай, аренда оформлена почти законно. Никто не станет разбираться, да и кто будет этим заниматься, Ясмина? Твой умирающий отец? Агонизирующая мать? Или ты? М? Да и ни один следователь за дело не примется, карточка и счет оформлены на твоего отца. Деньги за аренду поступают ежемесячно, как и прописано в договоре, так что…
Поджимаю губы, ведь он прав. И только сейчас замечаю темные залегающие тени под его глазами, вот только вместо жалости, которую я испытывала к нему во времена своей молодости, сейчас я пылаю лишь огнем злости.
— Если землю не собираетесь продавать, чего пришла? — продолжает он наседать, хватает пальцами мой подбородок. Дергаю головой, но он не отпускает, лишь сильнее нажимает, от чего меня простреливает легкая боль. — Что, деньги нужны?
Фыркает, обводя меня странным взглядом, в котором я замечаю мужской интерес. Вот только не тот трепетный и нежный, как восемь лет назад, а… Гнилой… Чисто мужской… Неприятный до зуда.
— Какой же ты мерзкий тип, — чувствую, как искривляется от презрения и брезгливости мой рот, пытаюсь оттолкнуть мужчину, но он, завидев мимику на моем лице, еще сильнее вцепляется в меня и даже прижимает спиной к стене.
От легкого удара у меня слегка болит позвоночник, но я принципиально не издаю ни звука.
— А что мне еще остается думать, девочка? — скалится скабрезно, я не узнаю такого Тагира, ведь он открылся для меня с новой стороны. Мерзкой. — Ты ходишь ко мне как к себе домой. Ревнуешь к секретарше, устраиваешь сцены. Хочешь вернуть былое, Ясмина?
Его рука сжимает мои щеки, я хватаюсь за его кисти рук. Тяжело дышу, стою на цыпочках.
— Ты — последний мужчина на земле, которого я коснусь добровольно. Отпусти меня, мерзавец! — кричу и делаю это, видимо, слишком громко, так как его крупная ладонь тут же затыкает мой рот.
— Не зарекайся! И заткнись! — шипит мне в лицо, бешено вращая зрачками и окидывая меня своим темным тягучим взглядом.
Моя грудь от тяжелого дыхания часто приподнимается. Спустя несколько секунд свою руку он убирает, но, вместо того чтобы закричать, я лишь стискиваю челюсти, ненавидя его в этот сильнее, чем когда-либо до этого.
По щекам текут злые слезы, которые я даже не пытаюсь остановить, но мне плевать. Пусть смотрит, до чего доводит и он, и его семья. Пусть будет укором грязным делам его гнилой семье.
— Больше не смей присылать деньги! Нам от тебя ничего не нужно! Лучше сдохнуть, чем принимать ваши деньги, Юсупов! — цежу сквозь зубы, достаю судорожными дрожащими руками карточку из сумки и, выпрямившись и оттолкнув его крупное тело от себя, кидаю пластик ему в лицо.
Испытываю ни с чем не сравнимое удовольствие в этот момент. Будто отвела душу.
Тагир отклоняет голову, лицо его словно восковая холодная маска. Он продолжает сверлить меня своим взглядом. В это время раздается стук под нашими ногами. Карточка упала с шумом на пол. Ни он, ни я не двигаемся. Не отводим друг от друга взгляды.
— Мне звонили из банка. Ты ведь сняла оттуда все деньги, — холодно улыбается, по-змеиному так, будто понимает и знает все обо мне. — И как это? Возвращать пустую карту?
Сдерживаю крик злости, сжимаю кулаки.
— Я не знала, что деньги от тебя, — стараюсь говорить как можно беспристрастнее и равнодушнее. — Как только продадим квартиру, все финансы я компенсирую.
Чувствую, как бьется жилка на шее, как наливаются кровью глаза, а голову распирает от тупой боли. Видимо, давление поднялось. Такими темпами я последую за своими родителями… А ведь мне всего двадцать пять…