А затем, так и не дождавшись от меня ни единого слова, разворачивается и уходит вглубь дома. Оставляет двух жен наедине.
Прикусываю внутреннюю часть щеки. Становится неуютно от гнетущей атмосферы дома. Я думала, что мне будет больно от созерцания счастья бывших жениха и подруги, но сейчас лишь гнетет тоска от созерцания чужого несчастья. В глазах Наили, которая смотрит мужчине вслед, я вижу горечь и обиду, невысказанное желание любви.
И так жалко мне ее становится. Бью себя мысленно наотмашь. Она ведь ни в чем не виновата. Ее заставили выйти за него замуж родители. Иначе быть не может. Лишили возможности любить и быть любимой. Она такая же заложница ситуации, как и я.
— Я так рада тебя видеть, Ясмина, девочка моя, — быстро берет она себя в руки и подходит ко мне, берет за руки, заглядывает пронзительно в глаза, будто выискивает что-то. — Хорошо, что это ты стала второй женой Тагира, что именно тебя привез мой Тагир.
Ее руки холодны, мне хочется отдернуть свои, но я терплю, позволяю увести себя по коридорам вглубь шикарного дома нашего общего мужа.
Наиля скрывает за болтливостью нервозность, но я вижу, какая она дерганая и суетливая. Как трогает свои густые черные кудри, и от этого бренчат браслеты, серьги и цепочки, которыми она себя обвесила с ног до головы.
Для чего так много золота? Боится, что выгонит ее в любой момент, произнеся три раза талак? Ведь это будет означать развод. Вот только не думаю, что ее родители позволят этому случиться.
Да и сейчас двадцать первый век на дворе. Так что это либо показное, чтобы компенсировать невнимание мужа, либо… Вызвать у младшей жены единого мужа зависть.
Золото — признак любящего и внимательного мужа. Непроизвольно опускаю глаза на кисти своих рук. Голые. Как и шея, и уши. Стискиваю челюсти, отбрасывая все эти мысли из головы. Я здесь по другой причине.
И у меня свой договор с Тагиром. Мне плевать на его богатство и роскошные наряды Наили, которая всегда была жуткой модницей. Хоть в чем-то она не изменилась, признаю это с горькой улыбкой на лице.
— Что же ты молчишь? Мы подругами были, Ясми. Неужели годы взяли свое, и ты ненавидишь меня за то, что совершили мои родители? — останавливает меня на полпути и заглядывает в глаза, даже нижнюю губу выпячивает, как делала это в детстве.
Меня это трогает, но затем я смотрю ей в глаза. А там, в самой глубине, тлеет огонек злости, который ей не удается скрыть. Нет, будь я моложе и наивнее, повелась бы, но сейчас, когда жизнь бросала меня из стороны в сторону, словно мяч для пинг-понга, упрек ее звучит дико.
Какая же хорошая актриса. Неужели думает, что я готова быть снова ее подругой после того, как они с Тагиром решили заставить меня стать инкубатором для их ребенка?
Мои губы продолжают быть сжатыми в тонкую нитку, а взгляд выражает холод и равнодушие. Но обет молчания я давала только в сторону Тагира, поэтому с бывшей подругой завожу разговор.
— Много времени прошло, Наиля.
«Ничего не вернуть назад», — дополняю мысленно фразу, проходя вслед за девушкой в мрачную комнату, узкую, обставленную дорогой темной мебелью.
— А я так скучала по тебе, переживала за вашу семью. Я бы не приняла другую жену, Ясми, — проникновенно говорит мне Наиля, заглядывая в глаза с заискивающей теплотой. Рука теребит цепочку на шее, улыбка отдает фальшью. — Никому бы не позволила войти в наш дом, только тебе. Я так рада, что ты согласилась родить нам ребенка. У меня и Тагира будет малыш от моей лучшей подруги. Новая жизнь, — улыбка становится одухотворенной, — Тагир так хочет этого малыша. Сына, наследника.
Хорошо, что она в своей эйфории сложила руки перед собой и смотрит в потолок, и я успеваю скрыть ужас на своем лице. Ее слова звучат кощунственно и царапают мою душу, разрывают ее в клочья. Пошатываясь, опираюсь на спинку широкой кровати, а Наиля присаживается, указывая рукой на место напротив.
— Давай присядем, Ясми, я расскажу тебе о порядках этого дома.
Ничего не остается, как устроиться рядом с Наилей. Почему я раньше не видела, какая она манерная и жеманная? Такие гадкие ужимки, хитрые повадки, как у лисы. Взгляд ее острый, подруга наблюдает за каждым моим движением и едва заметно кривит губы.
Знаю, выгляжу я плохо, измученно, и наверняка она опасается, что не смогу выносить ребенка. Перебираю пальцами ткань абайи, окунаясь в безмолвие, Наиле не нужен собеседник, она, кажется, обожает звук своего голоса и разливается соловьем.
— Мы пытались сделать малыша, я так хотела подарить Тагиру сына! — восклицает она горячо и подается ко мне. — Но после стольких лет он больше не настаивает и не мучает меня. Понимает, как мне тяжело и больно. Ты же знаешь, какой он хороший, добрый и понимающий.