Сын уснул в кроватке, и я вырубилась следом. И впервые за долгое время приснился мне брат, стоявший на той самой ясной поляне. На этот раз не один. Рядом, прижавшись к нему, стояла Малика. Они оба улыбались, источали странное умиротворение, но вместе с тем немного тревоги. Она выглядела такой, какой я ее и запомнила. Красивой, утонченной, нежной.
— Малика, — прошептала она, а затем я проснулась в испарине, чувствуя, как тело обдает потом.
Я оглянулась по сторонам, тело мое дрожало. Ее слова были неожиданны и так похожи на то, что говорил Аслан. Неужели она хочет, чтобы я…?
Додумать не успела, в этот момент в комнату вдруг зашла мама, на лице которой было странное выражение.
— Что случилось? — спросила у нее.
— Отец согласился, — ответила без злости и боли, с легкой полуулыбкой.
Всего два слова, но они сказали мне о многом. Вскоре будет зарыт топор войны. И я этому рада, не хочу, чтобы мой сын страдал, ведь непрощенные обиды и ненависть распускают корни настолько глубоко, что их с каждым годом становится сложнее отодрать. А мои родители хотят покоя и ясного неба для Аслана. Сына. Внука.
С того дня машину Тагира видела чаще, но никто из нее не выходил. Не могла я пересилить себя, снова предать родителей.
— Вырастет сильным джигитом, будет маму защищать, — повторяла всегда мама, глядя на внука, но сегодня это прозвучало как-то по иному.
Я посмотрела на нее, но головы она не подняла, продолжала увлеченно играться с Асланом. Наступила тишина. А затем мама посмотрела на меня и вздохнула, словно решаясь на серьезный разговор.
— Дети не должны отвечать за грехи своих родителей. Но они всегда будут за них горой, что бы ни происходило вокруг. Сейчас я ясно это поняла. Аслан бы сделал для меня то же самое.
Замолчала.
— Мы не простим его. Никогда. Пока вас не было, он много раз приходил и стоял на коленях. Била его, и знаешь, легче не становилось. Вражды не будет, но мое материнское сердце не простит. Пусть всё совершила его мать, но боль от этого не меньше. И теперь, с приходом материнства, ты должна меня понять, — покачала головой мама. А затем глянула неожиданно пронзительно: — Но ты тоже мой ребенок. Моя дочь. Я только сейчас осознала, что все эти годы жила лишь памятью, совсем не думая о тебе. Взвалила на тебя ответственность, которую должна была нести сама. Не совершай чужие ошибки. Живи своим умом, своей жизнью. Думай о сыне и о себе. Мы с отцом хотим, чтобы ты была счастлива.
Я не осознавала пока ее слов до конца, но внутри меня отпустила пружина, которая годами заставляла находить в напряжении. И сейчас немного полегчало. Нет, я не стала внезапно счастливой, не обрела настоящее умиротворение, на это понадобятся годы и годы, но я почувствовала: я на правильном пути.
— Идем, сынок, на прогулку, — уже свободнее улыбнулась и потянула его к себе.
А когда вышла из подъезда, щурясь от полуденного солнца, впервые прямо и пристально посмотрела на тонированные стекла черной машины.
Остановилась, гипнотизируя машину на той стороне дороги. Не отрывая взгляда, глядела. А затем дверца открылась, и на землю ступил Тагир Юсупов.
Эпилог. Для тех, кто не желает ХЭ
Мы стоим друг напротив друга. Я не отвожу свой взгляд, и он понимает мой посыл верно. Переходит дорогу, встает рядом, с жадным любопытством вглядываясь вглубь коляски. Так смотрит голодающий в пустыне на сосуд с кристально-чистой, свежей водой, не может наглядеться, налюбоваться.
— Мы любим гулять в парке, — первой нарушаю тишину, толкаю коляску вперед.
Он не решается отобрать у меня ручку, но вижу, как хочет делать это сам. Но нет, это моя прерогатива. Только моя.
Мы идем молча. Периодически чувствую на себе его взгляды, полные тоски, но не смотрю на него в ответ.
— Мне сказали, ты не ездишь на родину, — разрезал тишину его голос.
Я промолчала. А что говорить? Не могу там появиться, нет на это пока сил. Снова видеть те лица, что устроили когда-то травлю, убили веру в людей. Знаю, теперь они будут виновато и стыдливо опускать головы, не посмеют смело смотреть мне в глаза. А я сейчас занимаюсь сыном, нет желания тратить время на этих людей.
— Ахилла перевезли сюда, на местный ипподром. Компания будет оплачивать уход за ним, он теперь твой, — прошептал в конце Тагир, а я замерла, чувствуя, как гулко колотится о ребра сердце.
— А говорил, сыну коня отдашь, а не мне, — слегка усмехнулась.
— Я… Не заслужил место рядом с вами и право учить сына жизни, — запнулся. — Я был не прав. Во всем не прав, Ясмина. Прости меня.
Эти два слова ничего не значили сейчас для меня. Просто слова, которые и я могу произнести так же легко и обыденно.