Джвебе и Эка не отрывали глаз от Мурзакана. А тот, словно побуждаемый их взглядами, медленно поднял и повернул к ним голову. Лицо его также было в крови, вытекшей из носа и теперь затекавшей в рот. Человек, который даже из гроба отомстил бы врагу, лежал у их ног.
Джвебе смотрел на своего господина с нескрываемым отвращением. Все же сердце его не выдержало, он подошел, осторожно поднял его, уложил на постель, положил у изголовья кинжал. Затем, даже не взглянув на него, направился с Экой к двери и уже хотел было выйти, как Мурзакан с силой кинул кинжал ему вслед. Джвебе безотчетно отвел голову. Острие пролетело возле его уха и глубоко вонзилось в стену. Джвебе повернул ключ и открыл дверь.
Хахутиа, увидев сквозь прозор двери окровавленного господина, тотчас же бросился на Джвебе и хотел было закричать, но сильная рука Джвебе зажала ему рот. Хахутиа схватил своего врага за пояс, чтобы он не убежал, и так сильно укусил его в руку, что Джвебе невольно отдернул ее.
— По-мо-ги-те!.. Го-спо-ди-на… уби-ли!..
— Молчи, Хахутиа! Не убивал я господина… Не заставляй меня убить тебя, Хахутиа!.. — Джвебе снова зажал ему рот, но Хахутиа боролся все яростнее, бил Джвебе головой в лицо, ударял кулаком в бок. Конечно, Джвебе был намного сильнее и мог задушить его, но он жалел ни в чем неповинного слугу.
И тут Эка заметила полено, стоявшее возле ванны. Она вбежала в комнату, схватила полено и ударила Хахутиа по голове. Отчаянно боровшийся слуга внезапно сник, уронив руки, и повалился на пол.
— Что ты сделала, Эка?!
— Ничего, я не сильно ударила…
Джвебе сбежал по лестнице, увлекая за собой Эку, вскочил на коня, натянул узду и вынесся за ворота.
Когда Джвебе входил к Мурзакану, дворецкий давал повару указания насчет обеда, но, увидев сейчас скачущего галопом коня, испуганно выбежал из кухни, бросился во дворец и первый вошел в спальню Мурзакана. На растянувшегося в коридоре Хахутиа он даже не взглянул.
— Чего вы там — оглохли? — Мурзакан спустил с кровати ногу, придерживая рукой раненый бок, — живо позвать мне лекаря!
Дворецкий не посмел спросить, что случилось с господином, он сразу же повернулся и выбежал в коридор…
От быстрого бега коня у Джвебе и Эки кровь стучала в висках: «Беда, если тяжело ранен господин. Дворецкий, Кимотиа Китиа, наверное, уже собирает преследователей… из-под земли нас достанут… кровь нашу выпьют… целиком уничтожат семьи…»
Двор Джвебе. Мать несет к домику в кувшине воду из колодца. Услышав знакомое цоканье, она радостно повернулась. Джвебе чуть замедлил бег коня.
— Мать, я ранил Мурзакана, спасайся!..
Кувшин упал на землю и разбился на черепки.
А скакун уже летит по ущелью.
Девочки высунули головы из кустарников и плюща.
— Арабиа, девочки!
— Джвебе!
— Посмотрите, он мчит Эку.
— Он спасает Эку…
— А нам кто поможет, несчастным!
— Вероятно, за ними гонятся люди Мурзакана.
Головы тотчас же исчезли в кустарнике…
С быстротой молнии облетела ближние деревни весть: Мурзакан ранен! Еще не зашло солнце, а на его дворе собрались князья Ататиа Джаяни и Басиа Чичуа, дворяне Начкебиа, Кобахиа, Дгебиа и Габуниа. Они прибыли на конях, со свитой, с гончими и ищейками, вооруженные с головы до ног, охваченные гневом. Они то и дело хватались руками за рукояти кинжалов, полные одним стремлением — скорее отправиться по следу Зурхая.
Они явились сюда вовсе не из любви к Мурзакану. Мурзакан был для них как колючка в глазу. Но у них было правило: если крепостной убегал от господина, другие господа помогали его ловить. В этом все они были единодушны. Надо было жестоко наказать непокорного, чтобы держать крепостных людей в страхе и повиновении.
— Если такое посмели с Мурзаканом, что же будет с нами!
— Не сегодня-завтра и нас ждет то же самое.
— Надо сжечь всех Зурхая.
— Слишком они подняли голову.
— Уже и крепостного не может продать господин. Времена! — говорили стоявшие перед балконом Дгебиа и Габуниа.
— Не было у Мурзакана второго такого преданного крепостного, как Зурхая.
— А все же почему хотел убить его этот голоштанный пастух?
— Сам Мурзакан ничего не говорит.
— Мурзакан ни с кем не станет откровенничать…
— Да никто и не посмеет спросить его.
— А действительно ли ранил его кинжалом Зурхая?
— Не станет же сам себя ранить человек…
Псари с трудом сдерживали рвавшихся со сворок, лаявших, скуливших собак. Слышалось фырканье и ржанье коней, лязг оружия. Слуги из свиты, застыв в готовности, стояли у лошадей.