Вот так же стояли они у окна, когда ехали к Майе, так же плыли им навстречу эти кусты, эти деревья, эти столбы, эти поля и горы. Иногда они слышали пение, гул машин, блистала залитая лучами солнца земля. Но ехали они с сердцем, полным горечи и обиды, и потому все это было как бы подернуто тенью. Как далеки были они сейчас от этого чувства! И потому все мандариновые и лимонные плантации, окутанные белым туманом чайные кусты, ярко-синее небо, темно-зеленые горные склоны, нивы и луга, и это окно, и незнакомые спутники казались им такими родными и близкими, они были так счастливы, будто для них горело сейчас в небе сто солнц.
Перевод Н.Аккермана
ЛЮБОВЬ
Мзия стояла перед директором, сияя от счастья. Зал был переполнен, все смотрели на нее. Кое-кто глядел с завистью, и от этих взглядов у девушки приятно кружилась голова. "Болтали языками, судачили: "Не получит Мзия медали!" Ну, а теперь что скажете?"
Она никогда не умела сдерживать своих чувств. Сейчас же сердце Мзии готово было разорваться от радости. Она с вызовом смотрела в зал, и весь ее облик — лицо, глаза — все говорило: "Да, я одна из всего класса смогла получить медаль!" Коробочку с серебряной медалью Мзия держала в левой руке, а ладонью правой бережно прикрывала сверху.
До слуха Мзии долетел шепот:
— Смотрите, берет медаль, будто и вправду заслужила.
Мзия узнала по голосу свою одноклассницу Лию. "Ах так, и Лия позавидовала!" — рассердилась Мзия, задетая за живое. И назло подруге громко сказала:
— Георгий Константинович! Я буду стараться… я буду в институте учиться так же, как… Нет еще и еще лучше!
В зале дружно захлопали, только один голос — голос Лии — опять прозвучал в наступившей тишине:
— Воображает, что и в институте ей будут ставить пятерки за смазливость!
Эти слова больно ранили сердце Мзии. Резко обернувшись к залу, она хотела ответить, сказать что-то обидное, но сдержалась. Стоило ли в такую счастливую минуту ссориться? Ведь в словах Лии было и нечто приятное: признание ее красоты.
Подруги поняли, что Мзия услыхала шепот Лии, и затихли.
— Ты права, Лия, мне и за одну красоту поставят пятерки, а вот тебе, бедняжке, нечем их заработать!
С этими словами Мзия выбежала из зала. Все облегченно вздохнули и с сочувствием посмотрели на Лию, побледневшую, как полотно.
— Получила? — засмеялся Элгуджа Цискаришвили. — Держала бы лучше язык за зубами.
— А ты и рад! Из кожи лезешь, чтобы ей приятное сделать! — выместила злобу Лия.
Но Элгуджа уже не слушал ее, погруженный в свои мысли: Мзия сказала, что в институте будет учиться еще лучше… Как же так? Она ведь не собиралась поступать в институт?
— Что мне не ставят пятерок за красоту, это я и сама прекрасно знаю, — не унималась Лия. — А вот тебе, Элгуджа, Мзиины пятерки прямо-таки зарез! Если б не Мзия, медаль досталась бы тебе! А теперь улетает в Тбилиси твой журавушка, и поминай как звали! Напрасно старался, напрасно из кожи лез!
Элгуджа молча отошел от Лии. "Улетает в Тбилиси твой журавушка". Почему же она моя? Разве мы когда-нибудь давали повод для таких разговоров?"
И Элгуджа вдруг понял, что чувство, которое птицей трепетало в его сердце и было ему самому непонятно, уже замечено другими. "Иначе не сказала бы Лия… А вдруг Мзия и в самом деле уедет в Тбилиси и я ее потеряю? Но, может, я зря мечтаю о ней, может, она и впрямь журавль для меня, далекий журавль в небе?"
Элгуджа выбежал на балкон школы — Мзии там не было. Он сбежал по лестнице во двор, обошел здание — ее не было и там.
Небо затянуло свинцовыми тучами, в любую минуту мог хлынуть дождь.
Может, ушла домой? Поспешила, чтобы не испортить новое платье? Как оно идет ей, это зеленое платье! Оно к лицу ей больше, чем все другие… Ах, глупости, ей все платья к лицу, даже простые, ситцевые… А ведь я никогда не говорил ей об этом, ни разу не сказал ни единого слова. А Мзия любит похвалу, любит, чтобы на нее обращали внимание. Но разве она не знает, что мне все, все нравится в ней, и даже вещи, которые принадлежат ей? Нет, она не знает этого. Надо увидеть ее сейчас же, сказать ей обо всем!
Элгуджа решил напрямик, через дворы и сады, добежать до моста и там, на окраине поселка, перехватить Мзию. "Но ведь сейчас меня вызовут для вручения аттестата? Как же быть? Нельзя уйти! Ах, к черту все! К чему мне аттестат, зачем мне вообще жизнь, если Мзия уедет в Тбилиси!"
Элгуджа вышел за ворота, оглянулся — не следит ли кто за ним, и пустился бежать.
Вскоре он уже пробирался между рядами высокого подсолнечника, растущего в долине реки Броцеулы.
"Надо отговорить Мзию ехать в Тбилиси. Если она уедет, я потеряю ее навеки", — твердил себе Элгуджа.
Молния, сверкнувшая в небе, огненным мечом вспорола почерневшие, разбухшие тучи. По широким блестящим листьям подсолнуха глухо забарабанили крупные, тяжелые капли.
"Вдруг Мзия забежит к знакомым, чтобы переждать дождь?" — испугался Элгуджа. С моста он окинул взглядом дорогу — на ней никого не было. Под мостом весело шумела речка, катя пенистые волны. Элгуджа решил спрятаться под липой у моста и во что бы то ни стало дождаться Мзию — пусть хоть небо обрушится на его голову.
Под этой липой всегда отдыхали путники. Старое раскидистое дерево укрывало от дождя и палящих лучей солнца. Забредали в тень и пастухи, когда стадо возвращалось с водопоя. Изредка на вершину липы садились ястребы и коршуны, обычно же ветви ее были усеяны стаями воробьев, поднимающих нескончаемый гомон.
Школьники тоже часто собирались под тень этой липы, ствол дерева и скамья из больших тесаных камней были испещрены множеством надписей. Одни надписи были высечены на камне или вырезаны ножом по дереву, другие выведены карандашом.
Как-то раз тайком Лия вырезала на стволе липы: "Мзия — Элгуджа". Увидев свои имена, Мзия и Элгуджа рассердились и вместе с тем обрадовались, но сами не поняли, чем были вызваны эти два различных чувства. Только сейчас Элгудже стало ясно.
Он направился к липе, не обращая внимания на струйки дождя, бегущие по лицу, и вдруг увидел Мзию.
— Ты здесь? — радостно воскликнул он.
— Элгуджа? Откуда ты взялся?! — Мзия удивленно Подняла на него свои большие лучистые глаза.
— Я побежал вслед за тобой, — пробормотал Элгуджа упавшим голосом.
— Побежал за мной? С чего вдруг? Какая беда стряслась? — засмеялась девушка.
"Врагу не пожелаю такой беды", — подумал Элгуджа, но вслух сказать не решился, боясь попасть на острый язычок Мзии. Она подчас была такой едкой, так умела подшутить над человеком, что тому белый свет становился не мил.
Блеснула молния, громыхнул гром. Порывом ветра под липу занесло струю дождя. Это спасло Элгуджу, он чуть было не выпалил: "Или я, или Тбилиси".
Дождевые капли не достали Мзию, но все же она вскрикнула так, словно ее обварили кипятком.
— Заслони, а то платье намокнет! — сердито приказала она Элгудже.
Элгуджа заслонил ее собой от дождя.
— Не дай бог, намокнет мое платье! Его ведь шили специально к этому дню! Нравится оно тебе? — спрашивала Мзия, отлично зная, что платье ей к лицу и что оно нравится Элгудже. — Стоит одной капельке попасть, оно сразу испортится. Такой материал! Подойди поближе, Элгуджа, что ты, как столб, стоишь?
Элгуджа действительно застыл будто каменный. Сколько раз, бывало, он взваливал Мзию на плечи, таскал на руках! На привалах во время пионерских походов они отдыхали рядом в траве. Что же сейчас с ним случилось? Отчего он не может сделать и шага к ней? Ноги будто свинцом налились… Он стоял, смотрел на Мзию и не узнавал ее. Куда исчезла неугомонная девчонка, его подружка? Откуда вдруг появилась эта девушка с красивыми загорелыми руками и округлыми плечами, на которые он не смеет глаз поднять?
— Посмотри, какой ливень! — вскрикнула она и показала рукой в ту сторону, откуда ветер гнал серые волны дождя.
Элгуджа взглянул на руку Мзии, и девушка, смутившись, опустила ее и покраснела. Наступило неловкое молчание.