Однажды вечером купец пришел в духан раньше обычного. Он ничего не ел и только потягивал вино, со скрытым презрением глядя на пьяные лица посетителей. Он ждал Бугару: тот должен был затеять с кем-нибудь ссору, чтобы дать возможность купцу переговорить с Тайей так, чтобы Кици Цоцория ничего не заметил.
Ему не пришлось долго ждать. Вугара вошел и, проходя мимо первого же столика, за которым сидели болгарские моряки, зацепил его ногой и перевернул. Турки и болгары вообще ненавидели друг друга, и моряки сразу же затеяли драку с Бугарой.
Тайя в это время стояла возле купца и получала деньги за вино. Когда началась драка, она хотела убежать на кухню. Но купец схватил ее за руку и вместе с деньгами сунул ей в руку серебряный браслет.
— Завтра я возвращаюсь в свою страну, маленькая ханум. Сегодня ювелир должен был принести мне золотое ожерелье с драгоценными камнями, которое я хотел подарить тебе, но он не пришел…
— И уже не придет?
— Придет, обязательно придет. Он знает, что я завтра уезжаю.
— Значит, завтра принесешь, дядя?
— У меня на корабле столько дел, что, боюсь, не смогу завтра прийти.
— Так я приду на корабль.
— Приходи, дочка, приходи завтра в это же время.
Кици Цоцория находился на кухне и, когда Бугара затеял драку с болгарскими моряками, вернулся в духан. Бугара играючи разбрасывал в разные стороны болгар. Посетители вскочили с мест, с трудом уклоняясь от летавших по воздуху стульев, мисок, кувшинов и чаш. Кици Цоцория не сразу разобрал, кто с кем дерется, не заметил и того, как в этом беспорядке выскользнул из духана турецкий купец. Восхищенный силой Бугары, духанщик весело улыбался, пока до него не дошло, во сколько обойдется ему эта драка. Тогда он озлился, подошел к разъяренному Бугаре и железным кулаком нанес ему такой удар по челюсти, что огромный турок бревном свалился между ножками перевернутого стола.
В эту ночь Тайя не смыкала глаз. Ей все мерещилось ожерелье, которое она когда-то видела в окне ювелира, она поминутно прикасалась рукой к шее, словно ожерелье уже было на ней.
Наутро ей не удавалась никакая работа. В рассеянности она разбила кувшин, пролила соус на одежду посетителя. Одна мысль не давала ей покоя: как подняться на турецкий корабль никем не замеченной?
В полдень в духан прибежала Дачхирия. Тайя обрадовалась ей, привела на кухню, расспросила об отце, рассказала об ожерелье. Собака, конечно, ничего не поняла, но чувствовала, что на сердце у хозяйки какая-то радость, и радовалась вместе с ней.
В тот день в Кулеви была большая ярмарка. В порт вошли новые корабли. Народ уже давно ожидал их прихода, почти из всех уголков Грузии явились люди для покупки товаров. Бесчисленное множество покупателей и продавцов теснилось на площади. Стоял громкий, неумолчный говор, мычал скот, ржали арабские и кабардинские кони…
Джамлет, по своему обыкновению, рано явился на базар и сразу же приметил уже знакомого ему турецкого купца. Купец был в хорошем настроении, он по дешевке распродавал оставшийся товар, и вокруг него теснились покупатели. Его спесивая улыбка как ножом полоснула Джамлета по сердцу. В духане он ел и пил безо всякой охоты: перед ним неотступно стояло ненавистное лицо турка. Он и сам не мог бы сказать определенно, чем именно так ненавистен ему этот турок. Но он не находил покоя, боясь потерять его из вида, вскоре встал из-за стола и снова отправился на базар. Там уже не было ни турка, ни его людей. Видимо, они распродали свой товар и вернулись на корабль. Этой ночью они отплывали на родину, сказали Джамлету греки, торговавшие рядом с турком.
Джамлет отправился в порт. Корабль действительно готовился к отплытию. «Неужто он больше не сойдет на берег, этот свинячий сын!» Джамлет в гневе кусал себе губы, он решил не уходить из порта: как только турок сойдет с корабля, он тут же покончит с ним. При дневном свете, при всем народе…
Спустились сумерки, а турок не вышел даже на палубу своего корабля. Надежды Джамлета рухнули; теперь в темноте не то что купец, а даже самый отважный моряк не сойдет с корабля. Джамлет вернулся в духан и потребовал вина.
А в это время Тайя вышла из духана Кици Цоцория и тайком, прижимаясь к стенам и заборам, поспешила к турецкому купцу. Дачхирия бежала рядом с ней и тревожно повизгивала, словно чувствуя, что происходит что-то нехорошее. Она путалась у Тайи в ногах, лаяла на нее; куда, мол, идешь, вернись назад…
Испуганная Тайя гладила собаку по голове, ласково трепала ее, пытаясь успокоить, хотя сама волновалась больше нее.
На берегу ее ожидал Бугара. Он издали узнал Тайю и неприметно провел ее на корабль. Когда Тайя вошла к купцу, тот в волнении расхаживал взад и вперед по своей каюте, но, увидев девушку, обратился к ней с напускным спокойствием:
— Тебя прислал Кици-ага, ханум?
Тайя отрицательно покачала головой и в страхе уставилась на турка.
— Ты меня сам позвал, дядя.
— Да, правда, я и забыл. Кажется, я обещал тебе ожерелье?
Тайя кивнула головой.
— Садись сюда! — И турок указал ей на разбросанные по ковру подушки, среди которых стояли блюда, полные сладостей, печенья и фруктов, а также миски и серебряные кувшины.
Тайя с удивлением смотрела на пол и не двигалась с места. Тогда турок взял ее за руку и подвел к ковру.
— Садись, — указал он ей на подушку. — Это наши сладости. У вас едят перец, а у нас — сладости. Страна Аллаха не похожа на ваши гиблые болота и нищие дома. Вот так обставлены наши жилища! — Турок уселся на ковер, поджав ноги. — Садись!
— Нет, я пойду! — Запыхавшаяся от долгого бега Тайя с трудом переводила дыхание. Она стояла перед турком, опустив голову; из-под упавших на лоб волос при свете лампы сверкали ее испуганные глаза.
— Не сядешь? Ты что — не хочешь ожерелья?
— Дай мне ожерелье, дядя, и я пойду.
— Дам, ханум, для чего же я тебя позвал? Оно куплено для тебя. Такое ожерелье и одишская царица носила бы с гордостью.
— Дай мне, дядя, и я пойду.
— Нет, сперва сядь и попробуй вот это печенье! — И купец подвинул к ней одну из мисок.
Тайя присела на подушку, подальше от купца.
— Бери, маленькая ханум!
Тайя была похожа сейчас на дикого, испуганного зверька. Турку она казалась прекрасной, и он с восторгом смотрел на нее.
Корабль слегка качало на легкой волне.
— Я пойду, — нарушила молчание Тайя.
— Ты еще не съела печенья!
— Не хочу я печенья.
— Хотя бы отведай!
Тайя, отбросив назад волосы, только теперь увидела, что предлагает ей турок. Рука сама потянулась к блюду и взяла печенье.
— Я возьму с собой, скушаю дома.
— Если тебе понравится, можешь взять и домой.
— Нравится, дядя, — сказала Тайя, откусив.
— Ведь вкусно?
Тайя согласно кивнула головой.
— Поешь еще! Ну же…
— Нет, я пойду, дядя! — Она встала с подушки и перед уходом обвела глазами стены, пол, потолок. Уж не мерещится ли ей? На стенах висели чеканенные золотом и серебром латы, богатые одежды, картины в золотых рамках, в углу лежали свертки парчовых тканей, сверкали хрусталь и алмазы, золото, бирюза. Ей казалось, что она видит все это во сне. На базаре никогда не было таких драгоценных вещей.
— Ой, дядя, мне хочется спать! — воскликнула она внезапно, пошатнулась и упала на подушки.
— Тебе не хочется спать, а ты уже спишь, — удовлетворенно улыбнулся турок.
— Пойду я, дядя… — чуть приподнялась Тайя, но не смогла встать.
— Иди, ханум!
— А ожерелье? — пробормотала она, уже охваченная сном. — Покажи мне его, и я пойду.
— Никуда ты не пойдешь, — ухмыльнулся турок и вынул из стоявшей перед ним коробки ожерелье, но Тайя уже ничего не видела.
Турок отодвинул в сторону блюдо и помог Тайе улечься. Она крепко спала, разбросав руки по сторонам, с откинутой назад головой. Турок склонился над ней и надел ей на шею ожерелье…
Дачхирия бегала По набережной, словно чуя, что ее хозяйке грозит опасность. Она громко лаяла и визжала, призывая Тайю.
А на корабле уже распустили паруса, подняли якорь. Моряки явно торопились с отплытием. Собака с лаем кинулась к входу на корабль, но перед ее носом подняли сходни. Совершенно обезумев, Дачхирия отбежала назад и подскочила к краю берега, чтобы вспрыгнуть на корабль, прыгнула и шлепнулась в воду: корабль уже отошел…