На этой дороге и поджидает Эка своего Джвебе. Вот-вот покажется он на своем арабском скакуне, покрытый пылью и потом, с упавшим на лоб густым чубом.
Эке казалось, что сквозь пыль она уже видит Джвебе, его жеребцов, коз, овец, слышит их ржание, мычание, блеяние, слышит грозные окрики Джвебе: «Гей, гей! Куда ты, чтоб тебя волки задрали!.. Ачу!.. Чтоб ты шею себе переломил, дьявол!» Эка с невольной радостью восклицала: «Джвебе, парень!» Но видение исчезало, и снова по безмолвной, покрытой маревом горе скользили ее взволнованные глаза. «Сегодня прибудет, уже в дороге Джвебе… сегодня прибудет…» — говорило ей сердце, но сразу же проносилась и другая мысль: «В этом году осень жаркая, как лето… В горах стоит жара… беда, если поздно пригонит Джвебе стадо…»
Нет, она не хотела верить этому, она мысленно видела, как деревня встречает стадо Мурзакана, как шепчутся о Джвебе девушки, стоя у плетней и калиток: «Побыть в его объятиях, а после того хоть умереть». «Это не парень, а каджи». Они бледнели, глядя на него с нескрываемым восторгом.
Джвебе улыбался им, отбрасывая назад взмокший от пота чуб, пришпоривал и без того обезумевшего коня, укорачивал узду, ставил его на дыбы — красовался, говоря девушкам: «Садитесь ко мне, девушки! Все равно, не сегодня-завтра продаст вас турку „добрый“ господин. Меня на всех вас хватит. Чего же турку вас портить! Ну-ка, скорее садитесь ко мне на коня, пока не поздно!»
Смелый и несдержанный с женщинами, он всегда умел улучить момент, чтобы ущипнуть или поцеловать девушку, будь то крестьянка или дворянка, а то и не довольствовался поцелуем, но все это он делал так естественно и красиво, с таким искренним жаром, что без этого его и представить себе не могли девушки.
И вот именно этот бесстрашный, самый красивый, самый умный, глаз и сердце всей деревни, этот «каджи», воспламенявший сердца самых гордых и самолюбивых недотрог, принадлежит теперь одной только Эке. Других девушек Джвебе жаловал лишь минутной любовью, а Эке навсегда отдал свое сердце, — этой самой бедной и неприметной девушке во всей деревне, которая пока еще не ведала, что такое любовь, потому что до этого никто не замечал ее, никто на нее не смотрел, никто не думал о ней. Сердце Джвебе предпочло Эку всем другим девушкам. И как же гордилась этим Эка! Она считала себя самой счастливой девушкой на земле.
Другие девушки лопались от зависти к ней, а сама она боялась поверить своему счастью. Ей казалось, что это сон, прекрасный сон, который скоро исчезнет, но много дней и ночей минуло, а прекрасный сон не развеялся. Эка по-прежнему видела в глазах Джвебе, что была для него единственной на земле, гордилась, что он принадлежал ей, что рядом с ней он не замечал других девушек.
После того, как Джвебе назвал Эку своей невестой, деревня как будто впервые увидела ее, и внезапно она оказалась для всех самой красивой, прекрасной, стройной и умной девушкой. Где были мы до сих пор? — дивились парни. Только обманувшиеся в своих ожиданиях девушки не видели в Эке ничего особенного, такого, что бы привлекло внимание Джвебе, и считали ее недостойной его.
Неужели Джвебе не спустится сегодня с горы? Эка тряхнула головой, чтобы отогнать от себя эту мрачную мысль. Нет, Джвебе не отдаст ее Мурзакану. Даже если сам господь сойдет с неба, и ему не отдаст ее Джвебе…
В нетерпенье Эка выбежала из леса и зашагала по застывшему от жары ущелью.
Вдруг она действительно услышала шум бегущего стада и оклики Джвебе — знакомые, близкие, которые она отличила бы среди голосов тысячи пастухов. Никто так любовно и вместе повелительно не окликал свое стадо, как это делал Джвебе.
Эка остановилась. И вот из-за поворота показались сперва взмыленные лошади, затем — вперемешку коровы, телята, козы, овцы, а вслед за ними длинношерстые, косматые овчарки, важные, медлительные, но, когда надо, быстрые, как рысь.
Показались верхоконные пастухи, обветренные, загорелые, с выцветшими соломенными волосами, даже в жару не расстающиеся с короткой изодранной буркой, подпоясанные веревкой, которая, как воздух, всегда нужна пастуху-мегрелу.
Нагруженные кладью кони шли рядом со скотом. Они несли на себе узлы, постели, сумки, деревянные чаши и прочую утварь.
Со стадом Мурзакана Анчибиа шли стада и пастухи других князей, и широкую реку спускавшегося с горы скота нельзя было охватить глазом. Главным пастухом над объединенными стадами был избран прославленный во всем Одиши старый пастух Бата Кварацхелиа, но старик, заболевший в пути, передоверил свои обязанности Джвебе.
Джвебе был младшим среди пастухов, но этот юноша с едва пробившимися усиками и бородкой так хорошо знал нравы скота, тайны гор и долин, был таким неустанным, смелым и решительным и так любил свое дело, что ни во что не ставил не только самых опасных зверей, грозу пастухов, но даже отчаянных разбойников Маршаниа, которые в пограничных с Абхазией горах разоряли одишских пастухов и наводили на них ужас.
Отец Джвебе и два его брата пали в той же битве, которая для Мурзакана кончилась пленом. Джвебе был в ту пору ребенком, а когда вырос, то пожалел, что поздно родился и не стоял бок о бок с отцом и братьями. Он завидовал даже тем, кто пал в ней.
Возможно, именно потому не косил на Джвебе злым глазом ненавидевший весь мир Анчибиа. Зурхая, стоявшие за него стеной, пали у него на виду…
Когда Джвебе в целости пригонял с гор стада и табуны, Мурзакан щедро одаривал его крупным и мелким рогатым скотом. Но сейчас не награда заставляла его спешить в долину: всей душой, всем сердцем стремился он к Эке. Он уже договорился с ее матерью, что лишь только разместит скот на зиму в лесу, как сыграют свадьбу и Эка станет его женой.
Приближаясь к деревне, Джвебе обычно вырывался вперед. И сейчас он скакал галопом впереди стада. Эка не могла видеть его в облаке пыли, но цокот копыт его арабского скакуна она слышала и признала. Цокот быстро приближался, вот-вот любимый пролетит мимо…
— Джвебе!
Цокот мгновенно смолк, и перед Экой встал на дыбы взмыленный конь.
— Что ты здесь делаешь, Эка?
Табуны с ржанием, фырканьем и топотом пронеслись мимо них, затем послышалось мычанье, удары тяжелых тел друг о друга. Ветер, поднявшийся от быстрого бега стад, раскаленная пыль жгли Эке лицо, глаза. Живая, сорвавшаяся вниз река нескончаемым потоком стремилась в долину.
— Что я делаю? Я тебя ждала, парень. Тебе что — неприятно видеть меня?
Джвебе сразу приметил, что Эка чем-то испугана, измучена. Что-то дурное стряслось с ней, а то она нипочем не встретила бы его здесь, этого не сделала бы ни одна мегрельская девушка.
Джвебе ухватил Эку за руку и повернул ее лицом к себе.
— Что случилось, Эка?
— Тебе что — неприятно видеть меня? — повторила она с напускной беззаботностью и рассмеялась. — Какой ты, право, смешной, Джвебе. Будто впервые видишь меня… перестань морщить лоб, парень!..
Джвебе двинул коня, и Эка побежала вслед за любимым, держась за конец его бурки.
Они продвигались под защитой росших по склону вековых деревьев, укрывавших их от беспощадных лучей солнца. Местами деревья были настолько густыми, что они двигались в полутьме, а кое-где солнечные лучи, как золотые кинжалы, пронзали переплетенные ветви. Убитые жарой сухие листья с шелестом падали на землю. Спертый, подобный туману воздух, насыщенный горьким запахом гнилых лесных груш и яблок, затруднял дыхание.
— Подожди, Эка, — Джвебе снова остановил коня и повернул к себе Эку, глядя ей в глаза, — скажи мне, наконец, что случилось?
— Я ждала тебя вчера, Джвебе… Всю прошлую ночь ждала и утром ждала, — глаза Эки с нежной любовью смотрели на юношу. — Ты не знаешь, как трудно ждать, Джвебе…
— Никто не знает так, как я, что такое ожидание, — неловко ответил Джвебе.
— Нет, ты не знаешь, Джвебе… Для меня все это время не было ни дня, ни ночи…
— Возле Анария рухнула скала и преградила нам дорогу…
— Чуяло мое сердце что-то неладное… — солгала Эка и отвернулась, чтобы отвести от Джвебе глаза.