– Ладно, Михаилу не мни водку! – весело првал он хозяина. – По последней, и – на крышу!
Плоская крыша, залитая раскисшим от жары гудроном была густо заставлена солнечными батареями: их-то, оказывается, и выдумал на весь Израиль, а также для. всех арабов Наум Аронович, первый муж Ирины Васильевны. Ячеистые стеклянные щиты батарей уставились в синее прокаленное небо. В некоторых ячейках стеклышки были выбиты, в пробоинах валялись окурки, смятые «пачки сигарет и даже пустые банки – под пива. На веревках между солнечными батареями сушилось разноперое белье. Рядом стояло несколько стульев белого пластика, такой же столик на невысоких ножках.
Петр Иванович, покуривая, облокотился о заграждение – обозревал субботний иерусалимский Пашка притащил на крышу матрац, пепельницу и зачем-то еврейскую газету. Он стоял рядом с гостем, готовый комментировать происходящее вну и вокруг.
– Дай я покурю твоей сигареты, – робко попросил он, поглядывая на дверь.
Петр Иванович удивился, но оторвал у беломорины обмусоленный конец, сунул папиросу Пашке.
– А мать узнает?..
Пашка задымил отчаянно и башкой замотал: не узнает.
– Васин, а что ты ешь, чтобы от тебя не пахло с водкой? – поинтересовался он, выпуская дым колечками.
Петр Иванович пожал плечами.
– Ничего такого не ем. Закусываю активно и все. Лучше суповину, похлебочку… Хватит тебе курить, дурака валять! – Он перегнулся через парапет. – Рассказывай, чего тут? Куда это они? В церкву, грехи замаливать? Пускай, дело Хорошее.
Вну евреи, все в черном, все как один в очках, шли в синагогу. Вернее, – как объяснил Пашка – в пять синагог, помещавшихся в одном длинном, похожем на барак строении с разными входами.
– А рядом что? – Петр Иванович отобранным у Пашки окурком показал на непонятное сооружение, напоминавшее перевернутый горшок.
– Миква. Бассейн для женщин, когда водой так делают.
– Баня, что ли?
– Только без мыла. Баня для религии.
Петр Иванович вспомнил правила гигиены на Кавказе, где он служил пять лет, и, чтобы не конфузить дальше парня, остановил расспрос.
– Ясно. Почему все в очках? По религии?
– От книг зрение уменьшается.
– Отец и мать у тебя почему в очках обоя?
– Они ученые были в Москве, кандидаты наук.
– А здесь, выходит, не заладилось? – посочувствовал Петр Иванович.
– У папы с работой проблемы, – Пашка кивнул чуть виновато: – нагрузка маленькая и кончается грант в университете… А мама имеет работу в больнице, но – аналы: кровь, моча…
– Кал, – продолжил; перечень Петр Иванович. – Выходит, глаза-то они себе еще в Москве посадили? Ясно. Ну, они-то хоть ученые, а эти? – он потыкал вн мощным прокуренным пальцем. – Чего эти вот под мышкой с собою целую библиотеку тащат? Дома почитать не могут?
– Им везде положено читать, – сказал Пашка, явно думая о другом. Чего-то он хотел, но стеснялся сказать. Потом все-таки решился: – Ты кушать не хочешь, я могу нести сюда? Скажи, Васин.
Петр Иванович рассмеялся.
– Ну и проглот ты, Пашка. Поясни мне еще чуток, и покушаем. Почему кто в шляпах, кто в тюбетейках. А вон и вовсе в малахае меховом пилит?
– Все хасиды, но все по-разному.
– А вон с мальцом в халате стеганом, этот кто?
– Опять хасид.
Петр Иванович агрессивно закряхтел и стряхнул пепел не в пепельницу, стоявшую на ограждении, а вн, где возле подъезда сидели с детьми бабы в одинаковых прическах.
– Это знаешь, как называется?! Это сектанты называется! Непосредственно. У нас их на кол сажали и в бах жгли, чтоб не баловали!
Пашка, не желая включаться в компрометирующий его страну разговор, сделал вид, что углубился в газету. А может и правда, читал.
– Чего там? – буркнул Петр Иванович, недовольный что на старости лет сцепился с мальчишкой.
– Голаны арабам отдают, – повторил Пашка фразу, сказанную вчера отцом.
– Ну и что? На всех земли хватит, ладно уж вам чурок пригнетать. Я вон когда в армии служил, в дивии Дзержинского, у нас поперву-то тоже над чурками мудровали. Мне не понравилось. Пару раз в клюв кое-кому дал и прекратил безобразия. У меня с левой хорошо идет.
Пашка тяжело, как взрослый умудренный жнью человек, вздохнул и сложил газету.