В таможне находился представитель департамента изящных искусств Понипорн. Он присутствовал при составлении списка конфискованных антикварных вещей.
— Этот парень сказал правду, — говорит Понипорн. — К сожалению, антиквариат у нас можно купить повсюду. На этом наживают огромные барыши как местные дельцы, так и заокеанские вроде вот этого типа. Ведь за его коллекцию в Америке заплатили бы несколько сотен тысяч долларов. Нашей национальной культуре наносится большой ущерб, каждый день из страны вывозятся уникальные ценности.
— А какие меры принимаются по спасению памятников старины от расхищения?
— Двадцать пять тысяч наиболее ценных статуй, барельефов, картин, керамических панно взяты под охрану государства. Контролируются археологические раскопки, усилена охрана храмов и музеев. Для вывоза антикварных вещей за границу требуется специальное разрешение департамента изящных искусств, а также уплата соответствующего налога государству.
Но пока мы еще не можем эффективно бороться с грабителями и торговцами антиквариатом. Недавно, например, банда охотников за художественными ценностями напала на храм в провинции Бурирам. Там хранились уникальные барельефы индийских богов. Храм охраняли два сторожа, у одного из них было старое охотничье ружье. А семь грабителей имели пистолеты. Они прибыли к храму на вертолете. Чтобы противостоять таким бандам, около каждого храма нужно держать не менее взвода солдат! А средств на охрану памятников старины правительство выделяет очень мало. Значительно меньше, чем охотники за антиквариатом тратят на оснащение своих банд. Поэтому сила на их стороне.
Вот еще один пример. Трое археологов нашего департамента вели раскопки в провинции Сурин. Ими были обнаружены золотые кхмерские украшения XI века. Об этом, видимо, стало известно «антикварам»-грабителям. Ночью на археологов напали вооруженные бандиты, жестоко избили их и отобрали находки.
— А что будет с этими антикварными вещами? — спрашиваю я, показывая на коллекцию, разложенную на полу таможни. — Ваш департамент возвратит их в храмы и музеи?
— Я не уверен в этом, — говорит господин Понипорн. — Не исключено, что владельцу удастся выкупить их. Он пешка в этой игре, за его спиной стоит международный синдикат по торговле антиквариатом. А его наняли как специалиста по таиландскому искусству, чтобы не получить подделки.
— Разве можно выкупать уже конфискованные вещи?
— Там, где существует коррупция, все возможно. Сейчас эти вещи под предлогом розыска их похитителей заберет полиция. Сколько они будут храниться там, неизвестно. Я помню много случаев, когда конфискованные антикварные изделия так и не вернулись в свои хранилища.
Я с грустью смотрю на прекрасные изделия древних тайских мастеров. Какая судьба ожидает их?
ТАИЛАНДСКИЕ ДЕТИ
На перекрестках бангкокских улиц, где постоянно образуются «пробки», снуют босоногие, чумазые ребятишки. Они предлагают скучающим в ожидании зеленого сигнала светофора водителям и пассажирам свежие газеты, букетики роз, маленькие гирлянды из душистых цветов жасмина, мелко нарезанные фрукты и сладости или протирают лобовое стекло машины.
В Бангкоке этих ребят называют «детьми перекрестков». Они, как и многие их сверстники, не ходят в школу. Чуть ли ни с шестилетнего возраста им приходится помогать своим родителям. На перекрестках существуют целые «торговые корпорации». Взрослые нанимают детей для торговли и, сидя на тротуаре, наблюдают за ними. Ребенку за целый день работы на загазованном перекрестке достается не больше семи-восьми бат.
Много детей у кинотеатров, крупных магазинов. Они предлагают посторожить машину, заодно помыть ее или протереть стекла. Получив за это мелкую монету, дети складывают ладони, делая знак «саватди» — традиционный таиландский жест приветствия и благодарности, низко кланяются.
Маленькие чистильщики обуви с большими деревянными ящиками бегают по Сукумвиту и другим центральным улицам Бангкока.
Все это наводит на грустные мысли. Ведь ребятишки лишены детства. Почему они не ходят в школу? Почему, вместо того чтобы играть и отдыхать, бегают по улицам в поисках грошового заработка?
Ответ на эти вопросы дают цифры, приводимые таиландской прессой. Уровень бедности, т. е. прожиточный минимум, в Таиланде составляет 200 бат на человека в месяц в городах и 175 бат — в сельских районах. 25 процентов населения страны живет ниже этого уровня. Поэтому 40 процентов десятилетних ребятишек не посещают школы, а из детей в возрасте старше четырнадцати лет школьниками являются только 10 процентов.
Хотя начальное образование (с первого по седьмой класс) в государственных школах бесплатное, во многих семьях дети не ходят в школу. Ведь надо покупать школьную форму, учебники. Да и не все родители могут прокормить своих детей. Вот они и выходят на улицы, чтобы принести в семью хотя бы несколько бат.
Но эти дети живут дома с родителями. Судьба некоторых их сверстников складывается гораздо хуже.
Однажды ранним утром полиция совершила рейд на кондитерскую фабрику в Тонбури. Поступили сведения, что на ней незаконно используется детский труд. Было обнаружено пятьдесят шесть девочек в возрасте от восьми до пятнадцати лет. На фабрику детей отдали родители, доведенные до отчаяния нищетой. Ежегодно им платили от тысячи до тысячи восьмисот бат. Девочек заставляли работать с шести утра до одиннадцати вечера, кормили впроголодь, за малейшие провинности жестоко избивали, жили они в антисанитарных условиях. Незадолго до рейда умерли два ребенка. У одной девочки отнялись ноги. Владельцы фабрики никогда не показывали заболевших детей врачам. В ходе медицинского обследования у многих детей были обнаружены туберкулез, желудочные заболевания, расстройства нервной системы. Все они были худыми и изможденными. Против хозяев фабрики возбудили уголовное дело. Описанный случай эксплуатации детей далеко не единственный. По данным бангкокской печати, детский труд используется на трех тысячах крупных и мелких предприятий страны. Хотя законодательство запрещает принимать на работу лиц моложе пятнадцати лет, большинство частных предпринимателей в погоне за барышами используют труд детей даже на очень тяжелых участках производства. Дети работают на химических предприятиях, стройках, в авторемонтных мастерских.
В местной прессе часто появляются сообщения о продаже детей. Эту скверну таиландского общества журналисты сравнивали с работорговлей. Правительство постаралось опровергнуть эту информацию. Однако доводы официальных представителей были неубедительными.
Два западногерманских журналиста, решив внести ясность в этот вопрос, провели своеобразный эксперимент. В Бангкоке при помощи переводчика журналисты без труда отыскали посредника в торговле детьми. Они сказали ему, что купят трех детей в возрасте от десяти до двенадцати лет. Посредник казался весьма исполнительным и через два дня доставил свой «товар» на автовокзал Бангкока. За двенадцатилетнего Тхонг Дума он запросил 170 марок, за одиннадцатилетнюю Буонлай — 140 марок. Ее ровесник Мон обошелся журналистам в 130 марок.
Этим детям повезло. Ведь Тхонг Дум вначале был продан на стекольный завод, где должен был таскать тяжести. Буонлай — на прядильную фабрику. Позднее она, очевидно, попала бы в детский публичный дом, называемый в Бангкоке «чайным домиком». Мону предстояло мыть в ресторане посуду. Но журналисты заплатили за детей чуть больше и получили возможность вернуть их родителям.
Корреспондентам захотелось встретиться с этими людьми. Вместе с детьми они отправились в далекую таиландскую провинцию. Родители безучастно выслушали объяснения переводчика о тяжелом детском труде на фабриках, о лживых обещаниях посредников. И их нельзя обвинить в бессердечии. Мать Буонлай, например, продала свою дочь, потому что была не в силах прокормить пятерых детей. Муж ее умер два года назад. Она никогда не училась в школе, не знает, где находится Бангкок, но слышала, что там живут богачи. Деньги, полученные за дочь, для нее целое состояние.
Трудно сказать, как сложится дальнейшая судьба Тхон Дума, Буонлай и Мона. Может быть, их родители уступят уговорам очередного торговца, если на следующий год случится неурожай и в деревне опять начнется голод.