— Разрешите представить вам Буньена, потомственного резчика по дереву. Он с севера, из провинции Чиенграй. Резьба по дереву является традиционным промыслом в этой провинции. Все лучшие резчики — с севера. Буньену шестьдесят три. Своим ремеслом он занимается свыше пятидесяти лет.
Я внимательно наблюдаю за работой мастера, который вырезает на деревянной доске картину. На куске войлока лежит несколько маленьких блестящих стамесок. Мастер поочередно берет их и наносит штрихи на картину. Поражает ловкость, с которой он вырезает на деревянной доске тропические заросли, фигуры охотников, вонзающих длинные копья в извивающегося на земле тигра.
— Довольно сложный сюжет, — говорю я Парлу, — а ведь у мастера нет эскиза картины.
Мой собеседник улыбается:
— Этот резчик знает свыше тридцати подобных сюжетов. Каждый из них он может выполнить с закрытыми глазами в буквальном смысле этого слова. Мастер почти ничего не видит. Десять-двенадцать часов напряженной работы в день, иногда при тусклом свете лампочки, сделали свое дело. Работает, можно сказать, на ощупь. Но и сейчас он ничуть не уступает нашим лучшим резчикам. У Буньена поистине золотые руки. — Господин Парл делает паузу. — Но с каждым днем ему становится все труднее и труднее. Буньен не жалуется, но я вижу, как иногда, морщась от боли, он растирает суставы пальцев. Руки тоже стали сдавать, еще год-два, и мастер совсем не сможет работать.
— Почему же он не уходит на пенсию? — спрашиваю я.
Господин Парл смущенно улыбается:
— Пенсия ему не положена. Буньен служит в частной компании, поэтому в течение двадцати лет он должен выплачивать определенную сумму в фонд социального обеспечения, как бы копить себе деньги на старость. Но ему было не до этого. Надо было поднимать четверых детей. Наверное, Буньену на старости придется стать их иждивенцем или уйти в монастырь. Скорее всего последнее, ведь дети Буньена сами едва сводят концы с концами.
По изрезанному глубокими морщинами лицу мастера стекают капли пота. Видно, что человек привык отдавать все силы любимому делу.
— В последнее время он мало зарабатывает, — говорит господин Парл, — не та производительность труда, а оплата у нас сдельная.
— Но ведь Буньен долгие годы проработал на фабрике, потерял на производстве здоровье. Такому мастеру можно было бы сделать скидку, например увеличить расценки.
Господин Парл грустно вздыхает:
— К сожалению, это совершенно не волнует нашего хозяина. Он — типичный представитель крупного китайского бизнеса. А этих дельцов интересует только прибыль. Среди тайцев редко встретишь бизнесмена, зато много людей физического труда. Почти все рабочие нашей фабрики — тайцы.
Парл подводит меня к мастерам, вырезающим большое деревянное панно:
— Здесь изготовляются части мебельного гарнитура. Вот спинка дивана, эта панель — для журнального столика, а эти картины будут на дверцах серванта. Не правда ли, очень красиво? Действительно, все сделано очень искусно, каждая картина неповторима. Здесь и сюжеты из тайского эпоса, и жанровые сценки, и изображения природы.
У входа трудится мальчуган лет десяти. Он усердно обрабатывает наждачной бумагой большую деревянную фигуру слона. Господин Парл подходит к мальчику, кладет руку ему на плечо:
— Тават — наш самый молодой рабочий. На фабрике шесть месяцев. Раньше убирал мусор, а несколько дней назад я разрешил ему выполнять кое-какие вспомогательные работы. Пусть годика два поработает подсобным рабочим, а потом будет помогать мастеру, а заодно и учиться.
— Он тоже получает зарплату?
— Нет, что вы. Хозяин платит только тем, кто работает самостоятельно. Тават будет получать деньги в лучшем случае лет через шесть. А пока ему положено две чашки риса в день, немного овощей и дано разрешение ночевать в цехе. У нас пятнадцать таких ребят, все они ночуют здесь, вот на этих кучах стружек. Они из очень бедных семей, и родители рады, что хоть так удалось пристроить своих детей.
— Кем ты хочешь стать? — спрашиваю я Тавата.
— Резчиком по дереву, таким же мастером, как господин Буньен, — отвечает с улыбкой мальчик и снова принимается за свою работу.
ЛОЙ КРАТОНГ
Однажды, разговаривая с таиландским студентом, я спросил, какой его самый любимый праздник.
— Конечно же, Лой кратонг. Он уносит горести и неудачи и оставляет счастливые надежды.
Этот праздник отмечается в середине ноября. С наступлением сумерек миллионы тайцев собираются на берегах рек и клонгов. В руках у каждого небольшой красочный самодельный кораблик, на котором установлены маленький светильник или свеча. В Таиланде их называют корабликами надежд. Пуская суденышки на воду, тайцы приносят их в жертву Мае Конг Ка — матери вод, одному из пяти таиландских божеств. По поверью, жизнь человека сложится так же, как и путь его кораблика, а бегущая за ним вода смоет все трудности и невзгоды. Перед отправлением кораблика следует загадать желание и никому о нем не рассказывать, иначе оно не сбудется…
Семьсот лет назад, говорится в одном предании, государством Сукотаи правил король Пхра Руанг, который взял в жены прекрасную дочь брахмана Нанг Наппомат. Будучи женой короля-буддиста, она оставалась верной своей религии — брахманизму. Каждый брахман раз в год должен преподносить подарок духу реки и просить отпущения грехов.
Нанг Наппомат смастерила красивый кораблик из лепестков лотоса, а в центре его установила свечу. Вечером в окружении королевской свиты она вышла к реке. Шествие привлекло внимание короля. Ему так понравился кораблик, что он сам зажег на нем свечу. Королева пустила кораблик по реке.
С тех пор тайцы каждый год отмечают Лой кратонг, или, как его еще называют, фестиваль плывущего лотоса.
Праздник продолжается до поздней ночи. Повсюду развешаны гирлянды разноцветных лампочек, букеты живых цветов. Звучит народная музыка, исполняются народные танцы.
Ресторан старейшего бангкокского отеля «Ориен-тал», расположенного на берегу реки Чао-Прайи. в этот день переполнен. Здесь собрались представители таиландской аристократии, местная буржуазия, иностранные туристы. Столы ломятся от изысканных блюд. Проворные официанты едва успевают обносить гостей шампанским.
Проводится конкурс на лучший кораблик надежды. Некоторые имеют в длину два, два с половиной метра. Они богато украшены позолотой, инкрустированы перламутром, на их палубах бронзовые фигурки, замысловатые светильники. Десятки художников, резчиков по дереву, граверов трудились над ними. Стоимость такого «кораблика» во много раз превышает годовой доход средней таиландской семьи.
А недалеко от пристани старый рыбак бережно держит маленький самодельный кораблик. Рядом с ним внук и внучка. Старик зажигает спичку и подносит ее к свечке, установленной на суденышке. Кораблик опускают на воду, и он быстро устремляется по течению. Дети радостно смеются и хлопают в ладоши. Рыбак закуривает трубку и, присев на корточки, внимательно смотрит на речную гладь, по которой плавно скользит кораблик. Его невозможно отличить от сотен таких же суденышек. Унесут ли они с собой чьи-то горести и неудачи? Но, уплывая, они оставляют людям надежду на счастливое будущее.
Лой кратонг был последним праздником, который мне довелось наблюдать в Бангкоке. Моя командировка в Таиланд заканчивалась, на следующий день я улетал в Москву. Предстояли радостные встречи с родными и близкими, но мне было жаль покидать Таиланд — страну, в которой проработал более четырех лет.
За эти годы я познакомился со многими тайцами. Мне пришлось быть свидетелем тяжелого труда рыбаков и рабочих, врачей и учителей.
Мои раздумья прерывает детский голос:
— Купите кораблик, мистер! Он стоит совсем дешево, всего двадцать бат. Купите, пожалуйста.
Рядом стоит босоногая девочка лет десяти. В руках она держит кораблик, сделанный из куска пенопласта и украшенный цветной бумагой, со свечой вместо мачты.
Я покупаю его. Обрадованная девочка убегает, сжимая в кулачке деньги.