Прозаик христианского толка находит в современной жизни безобразия, отвратительные ему лично, но сложность его дела – это показать их как отклонение от нормы публике, воспринимающей их как норму. Что, в свою очередь, потребует от него довольно жестких средств воздействия на аудиторию, заведомо настроенную враждебно. Когда вы готовы поверить, что читатели разделяют ваши верования, можно немного расслабиться и перевести разговор в нормальное русло, если же вы видите, что они не созрели, придётся сделать картину пугающе ясной. Надо докрикиваться до тугоухих и стращать полуслепых крупными рисунками, внушающими оторопь.
Если художник слова в этом качестве в нашей стране для нас не приемлем, единственно верным ответом на вопрос «Кто же сегодня говорит от имени Америки?» будет: рекламные агентства. Вот уж кому по плечу во всей красе показать и наше беспрецедентное процветание, и наше почти бесклассовое общество, так, чтобы ни у кого язык не повернулся упрекнуть их в неубедительности. Там же, где писателю ещё доверяют, от него не станут домогаться уверений. Те, кто верит в искусство как форму жизни, а не отмирания, мысля самостоятельно, увидят в прочитанном не тех, какими мы должны быть, а таких, какие мы есть в данное время и при данных обстоятельствах. Не ахти какое, но откровение.
Говоря о родине писателя, мы склонны забывать, что где бы именно ни располагалась его «страна», она в той же мере окружает писателя, в какой находится в его душе. Искусство требует тонкой корректировки внутренних и внешних миров так, чтобы они просвечивали друг сквозь друга без искажений. Познать себя означает познать своё место. И весь остальной мир в придачу, которым ты, как ни чуднÓ это звучит, туда и сослан. Писатель падает в цене и для себя, и для страны, как только перестаёт видеть в ней частицу самого себя, а познать себя – это ведь, в первую очередь, знать, чего тебе мало. Себя соизмерять с истиной, а не наоборот. Первый плод самопознания – смирение, не самая заметная черта любого национального характера.
Святой Кирилл Иерусалимский в назидание «оглашённым» писал: «Змей при пути стережёт мимоходящих, смотри, чтобы не уязвил тебя неверием. Он видит столь много спасаемых и "ищет, кого поглотить" (1‐е Петра 5:8). К Отцу духов ты входишь, но проходишь мимо этого змея. Как же тебе пройти мимо него? <…> Чтобы, если и уязвит, не потерпеть вреда» [16].
Чей бы облик ни принял этот змей, темой всех повествований, как бы ни был глубок их смысл, будет: как пройти мимо и не угодить ему в пасть. И если истории только об этом, то в любую эпоху и в любом краю, чтобы выслушать рассказчика, не отвернувшись от него, нужно немалое мужество.
Гротеск в южной прозе
Единственно ценное, я так думаю, что можно узнать из писательских речей – что именно авторы видели своими глазами, а о чём знают чисто теоретически. Литературные вопросы я решаю совсем в стиле слепой экономки доктора Джонсона, которая наливала чай, опустив в чашку палец [17].
Не те сейчас времена, чтобы наши писатели превозносили друг друга. Такие водились в двадцатые годы при университете Вандербилта, и степень идейного сродства позволяла им публиковать коллективные памфлеты типа: «На том стою»[18]. В тридцатых тоже встречались авторы «из одной шеренги», что помогало им идти «плечом к плечу», не особо разбредаясь. Но сегодня нет приличных авторов, сплочённых даже некрепкими «узами» и дерзающих заявить, мол, мы говорим от имени поколения, или хоть бы друг за друга. Нынешний писатель говорит строго от своего имени, даже если и сомневается в глубине души, даёт ли ему право на это качество его прозы.
16
Отрывок из «Предогласительного поучения» раннехристианского богослова IV в., Кирилла, епископа Иерусалимского, приведён по изданию 1822 г., подготовленному Ярославской духовной семинарией. «Оглашённые» (катехумены) – те, кто могут слушать церковные службы и проповеди, но сами ещё не приняли крещение.*