Предисловие к воспоминаниям о Мэри Энн
Истории про «святых деток» бывают лицемерны. Может, потому что их рассказывают взрослые, усматривая духовную добродетель в том, что для самих героев такая жизнь привычна, а может потому, что такие рассказы пишутся ради нравоучения, а то, что написано в назидание, в итоге нередко выходит «на потеху». Что до меня, я никогда не зачитывалась историями о том, как маленькие мальчики сооружают алтари, играют в священников, а девочки наряжаются монахинями. Дети протестантов, не имея подобных аксессуаров, просто голосят с места духоподъёмные псалмы.
Весной 1960 года мне пришло письмо от игуменьинастоятельницы благотворительного онкологического приюта Богоматери Неустанной Помощи в Атланте. Письмо гласило: «Наша просьба покажется странной. Вкратце дело было так – в 1949 г. к нам поступила трёхлетняя девочка по имени Мэри Энн[126]. Ребёнок оказался необычным и смог прожить ещё девять лет, про которые можно поведать много чего. Пациенты, посетители, персонал – юная мученица оставила след в жизни каждого.
При этом никто не воспринимал её страдалицей. А ведь она родилась с огромной опухолью на половину лица.
Один глаз ей удалили, зато уцелевший сверкал так весело и задорно, что, общаясь с этой девочкой, никто не обращал внимания на её физический недостаток, наслаждаясь бодростью её духа и радостью от общения с таким существом. Жизнь Мэри Энн заслуживает описания, только вот кому бы написать её житие?»
Не мне (ответила я про себя).
«К нам постоянно обращаются монахини и не только они, но нам не надо краткого нравоучительного эссе. Нужно произведение, после прочтения которого останется чувство, как от общения с живой Мэри Энн … Для этого совсем не обязательно придерживаться фактов. Пускай это будет роман со множеством других персонажей, но самым ярким из них будет Мэри Энн».
Роман, подумала я. Роман ужасов.
Послание Сестры Еванге́лии завершалось приглашением посетить приют, дабы за несколько дней «впитать атмосферу» места, где эта девочка жила целые девять лет.
Людям, не пишущим профессионально, всегда трудно разъяснить, что литературный талант не означает умение писать о чём угодно. Меня не тянуло пропитываться атмосферой пристанища Мэри Энн. Написать её биографию было не в моих силах. Сестра Еванге́лия приложила к письму фото девочки, которое я, вскрыв конверт, отложила. А потом достала, просто чтобы глянуть, прежде чем отправить по обратному адресу. На нём маленькая девочка, одетая в платьице и фату для первого причастия. Ребёнок сидит на скамье и что‐то держит в руках (не могла разобрать). Одна сторона детского личика светлая и стандартных размеров, а другую раздуло. Глаз забинтован, а рот и нос немного свело в сторону. Ребёнок смотрел с фото, излучая счастье и безмятежность. Я всматривалась в картинку дольше, чем планировала.
Поразмыслив, я подошла к книжной полке и взяла оттуда сборник рассказов Натаниэля Готорна. Ведь монахини, приютившие Мэри Энн, принадлежат к доминиканскому приюту, основанному дочерью писателя Роуз [127]. Портрет ребёнка напомнил мне его новеллу «Родинка». Отыскав книгу, я раскрыла её на чудесной сценке разговора, где Альмер впервые обсуждает с супругой её изъян [128].
Раз как-то, вскоре после свадьбы, сидел он подле жены.
В нём заметно было сильное волнение. Волнение это возрастало всё более и более и наконец, сделало так, что он вынужден был заговорить. Пристально глядя на свою жену, Альмер обратился к ней с нарастающим беспокойством.
– Жоржина, – сказал он, – приходила ли когда-нибудь тебе мысль избавиться от значка, который у тебя на щеке?
– Решительно никогда, – отвечала Жоржина с улыб-кою; но, заметив, что он смотрит пасмурно и угрюмо, она покраснела и прибавила: – Сказать правду, мне так часто говорили, что это пятнышко служит украшением, что я и теперь имею глупость верить этому.
– На всяком другом лице, может быть, но уж никак не на твоём. Милая Жоржина, ты создана так прекрасно, что этот ничтожный недостаток – я, впрочем, не знаю, можно ли ещё его назвать недостатком: может быть, это также своего рода красота – оскорбляет меня, потому что служит лучшим доказательством того, что на земле нет совершенства.
– Оскорбляет вас! – вскричала Жоржина, глубоко обиженная. Сначала она покраснела от досады, потом заплакала. – Зачем же вы взяли меня из родительского дома? – сказала она, заливаясь слезами. – Вы не можете любить того, что вас оскорбляет.
126
Обстоятельства жизни и смерти неизлечимо больной Мэри Энн Лонг (1946–1959) будут изложены в очерке О’Коннор.*
127
Роуз Готорн (в замужестве Латроп, 1851–1926) приняла католицизм вместе с супругом, американским писателем Джорджем Латропом (1851–1898), известным как основатель первой международной организации по защите авторских прав: Лиги авторских прав (1883). В 1900 г. основала конгрегацию «Доминиканки Готорна» в составе доминиканского монашеского ордена, которая занималась бесплатным уходом за неизлечимо больными в сети хосписов в США (см. пассаж о создании самого известного, нью‐йоркского хосписа в очерке О’Коннор). 14‐го марта 2024 г. Папа Римский Франциск провозгласил Роуз Готорн (в монашестве Мать Альфонсу) «досточтимой», что для католической церкви открывает путь к её беатификации (причислению к лику «блаженных») и последующей «канонизации» (причислению к лику католических «святых»).*
128
Фрагмент из рассказа Натаниэля Готорна (см. прим. в предыдущих эссе) «Родимое пятно» приводится по первому переводу на русский язык, опубликованному в 1853 г. в журнале «Современник» без указания переводчика.*