А на закате, когда косые, почти параллельные земле красные лучи пронизывали самый воздух, еще полный сияния дня, какой всесветной тишиной, каким миром веяло от озера, от леса, от целого квартала новых многоэтажных зданий на окраине старинного городка с маковками церквей! По высокому шоссе проносились машины, сияя стеклами и лаком свежей краски, как бы частички города, и поле, и лес казались частью одного вселенского города, или, наоборот, города растворились в лесах...
- Рада? - спрашивал Олег, уже не ухаживая за нею, а просто проявляя ту заботу, какая была необходима в ее положении, в пути.
- Еще как! - отвечала Таня. - А боюсь! - добавляла она, смеясь.
Вдоль железной дороги замелькали один за другим поселки с высокими платформами для электричек... Это поезд подходил к Ленинграду.
А потом ехали в автобусе, и было так любопытно проноситься мимо множества людей на улице, мимо зданий, знакомых по открыткам. Город звенел, сиял, точно здесь всегда праздник, и Таня тихонько переводила дыхание, чтобы не задохнуться от волнения.
Вот с чем Таня приехала в Ленинград, а родные ее еще долго ни о чем не подозревали.
III
Пока Олег сдавал экзамены, был в колхозе, а потом с удовольствием привыкал к студенческой жизни, Таня потеряла его из виду и решила, что забыта. Она не обижалась на него, понимала, что у него перед нею нет никаких обязательств. Тянуло домой, в деревню... И Таня, уже устроившись на работу, чуть обратно не уехала. Она бы уехала, если бы не устыдилась мысли, что ведь кумушки в поселке поднимут ее на смех: мол, Олег ее бросил, она и вернулась восвояси... «У, Олежка! - грозилась Таня в душе. - Где ты? Или не прошел по конкурсу?»
С работы Таня спешила домой, отказываясь от предложений подруг и приятелей (молодых шоферов машин, на которых развозили почту) пойти в кино или еще куда-нибудь поразвлечься.
- Ах, мне некогда! Мне надо борщ варить, - отнекивалась она и в общежитии в мелких заботах проводила весь вечер, рано ложась спать, потому что и вставать приходилось рано. Или Таня не без удовольствия говорила:
- Сегодня иду к своим!
То, что у нее есть свои в Ленинграде, имело большое значение для Тани, ведь на почте работали сплошь и рядом все приезжие, вроде нее. Но вот праздник. Тут уж остаться одной невозможно, и Таня в компании парней и девушек хлопотала больше всех. А всякий праздник, с веселыми хлопотами, с трепетным ожиданием какого-то счастья, напоминал свадьбу, пусть ни у одной из девушек нет ни фаты, ни подвенечного платья - все одеты нарядно, все взволнованны, всем отчаянно весело.
Застолье для Тани, выросшей в большой сельской семье, было делом важным - собирались братья, сестры отца и матери, уважаемые люди, народ серьезный, в летах, переживший не одну войну, при орденах. Гости ели и пили неторопливо, словно молодели, светлели лицами и запевали песни мирных и военных лет, песни, без которых Родину представить нельзя, и застолье, вообще праздник казались тоже делом важным и серьезным.
А эти парни и девушки, собравшись, как на свадьбу, напивались так скоро, что праздничное настроение улетучивалось. Только гремел магнитофон в открытое окно на всю улицу, вызывая усмешку у прохожих.
В этом шумном веселье казалось, что все правильно. Еще ты сама не знаешь, а вокруг уже знают, кто твой парень. Он танцует с тобой, дымя папироской в лицо, а то просто начинает целовать пьяными губами. Вот и все! Вот, оказывается, кто твой жених, а ты - чья невеста на этой многошумной свадьбе.
Наконец жених заговорщически предлагает бежать с ним. Да куда? К ней! В ответ Таня смеялась, испуганная, взволнованная и сердитая донельзя. Не было уже ни веселья, ни праздника, а тоска и отчаянье до слез.
- Оставь меня! Не хочу! Прочь! - порывается она уйти. Он не верит ей: знаем, мол, вас! Смеется и держит за руку - не вырвешься. Это не насилие. Это игра, правила которой надо соблюдать: или веди себя по этим правилам, или не приходи, сиди себе дома одна и жди...
Кого ждать? Этот ясен, он весь перед тобой, парень, в общем, неплохой, отличный шофер, зарабатывает хорошо... Что ему еще надо? Чего ей еще нужно? Сколько таких парней Таня повидала в Ленинграде, будто и не уезжала из своего глухого поселка, будто она здесь родилась и выросла. Эти парни ясны, даже симпатичны ей, но неужели ради них она приехала в город на Неве?
Встречались Тане и другие, чаще из клиентов, может быть, умные, добрые, но тихие, как она их называла. Таня их невольно чуждалась, с ними ей становилось скучно, как в музее среди множества красивых вещей из золота и драгоценных камней или картин...
«Кого ждать? Как быть?» - все раздумывала Таня в полной растерянности, когда наконец ее нашел Олег Терехин.
Как странно, необычно было Тане, когда она прибежала на свидание с ним, как они условились, на Невском, у памятника Екатерине II. Она в вельветовых брюках, модная мягкая сумочка через плечо, как на сцене театра встретились, если вспомнить перелесок у поселка - то их первое свидание, будто лет двадцать тому назад... Этот контраст и радовал ее, и отчего-то было грустно, и Тане подумалось, что не эту ли грусть иной раз она ловит в глазах Анатолия Николаевича, который, правда, больше посмеивался над нею - чуть свысока.
Таня с тихой радостью на лице подошла к скамейке, где среди случайных соседей сидел Олег и что-то рисовал на листке блокнота. Он с живостью показал на памятник Екатерине:
- Гляди, Таня, скорей! Видишь Потемкина? Голубь сел ему на голову! Потемкин словно чувствует его, а?
Таня рассмеялась: в самом деле, хоть голубь улетел, а Потемкин все поглядывал вверх. Именно в ее смехе Олег снова узнал прежнюю Таню, природное, разумное существо, с простодушной прелестью, как в малом ребенке. Он взял ее за руку, и они слились с толпой на Невском, внешне такие же, как все юные и молодые горожане. Но они были далеко, в мире их детства, где то и дело всплывали грезы и видения реки, леса, березовой рощи, далекого летнего неба.
Таня не могла отнести Олега ни к простым парням, ни к «тихим». Он был и прост и совсем не прост. Он рос, как и она, в селе, копался на огороде, носился на мотоцикле, разгоняя медлительных гусей, ходил в ту же школу, и родители его были такие же простые люди, как у Тани, а вместе с тем он рос интеллигентным мальчиком, как будто приехал из города... И в Ленинграде ориентировался уже так, словно родился здесь. А Таня, к удивлению Олега, не удосужилась даже побывать в Эрмитаже.
- А в «Пассаже» небось была? - сказал Олег.
Таня только засмеялась.
Как ни увлекала Олега студенческая жизнь, еще полная для него новизны, о Тане он помнил и время от времени испытывал сильное желание увидеть ее. Ее чистый образ (глаза - как незабываемые цветы!) не совпадал с живой, реальной Таней, с ее чуть простонародным, или провинциальным, обликом. К тому же брюки в обтяжку слишком ее облегали, и хотя она не была вульгарна, некоторая двойственность облика Тани смущала Олега и по-своему привлекала.
Но и Таня очень неровно относилась к нему: то радовалась ему по-детски, смотрела на него нежно, когда была в хорошем настроении, то едва терпела его и все отсылала от себя. Сердилась она, может быть, не на него. Просто он тоже задевал в ней кем-то уже задетые струны, и его присутствие причиняло ей боль. Иногда Таня упорно отказывалась от встреч, отнекивалась по телефону как-то свысока или небрежно. И за всеми приливами и отливами ее настроения он улавливал, угадывал течение ее жизни, спонтанное, неровное, таинственное и для нее самой подчас, очевидно, не на шутку мучительное.