- Как вы можете помешать? Вот ласточки летают, - он показал в окно, раскрытое настежь. - Как и они, помешать вы не можете.
- Это они свистят? - спросила Марина; последние его слова внезапно задели ее, и она даже заволновалась.
- Да, ласточки удивительные существа, - сказал он, выглядывая в окно.
Марина была в темно-синих вельветовых брюках, в босоножках на босу ногу, в полосатой блузке с короткими рукавами и с открытой шеей. Все это так к ней шло, будто она в них родилась. Босые ее ноги, еще совсем не загоревшие, на свету отливающие нежной белизной, привлекали его внимание. Марина то выглядывала в окно, то садилась к его столу, то опускалась на кушетку, не зная, куда на время спрятать свои ноги. Она чувствовала неловкость и смущение, исходившее и от Стенина, который всегда бывал взволнован, когда наведывались к нему приятели, а тут - и подавно. Он не предлагал чаю, ни о чем не спрашивал, и она молча посматривала вокруг, не решаясь взглянуть ему в глаза. Между тем он прохаживался по комнате, оглядывая ее как бы издали.
- Уф! - наконец вздохнула она, сидя на кушетке, и рассмеялась. Глаза их встретились, он смотрел на нее с ласковым восхищением. Марина покраснела и опустила голову. Он подошел, сел с нею рядом и взял ее за руку.
- Ну, что? - сказал Стенин. - Какие проблемы мы решаем?
- Да нет, - проговорила она, осторожно отнимая руку, - внешне пока все нормально.
- Рассказывайте.
Поднявшись, он снова заходил по комнате.
- О чем рассказывать?
- Обо всем. О семье. О детстве... Ведь я высказался, теперь и вы хотите ответить мне тем же. Это естественно.
- А зачем все-таки вы... исповедовались передо мной? - спросила Марина, словно желая определить предварительные условия ее исповеди.
- Какая исповедь? Это были наброски эссе под названием “Инфантильный индивид”.
Марина вскочила.
- Вы хотите сказать...
- Нет, нет. В этих набросках, конечно же, много автобиографического, но все же мне хотелось создать в какой-то степени обобщенный образ, портрет, составленный, так сказать, из пороков целого поколения.
Марина, стоявшая к нему спиной у окна, обернулась.
- Какие пороки? Разве инфантилизм - порок?
- Инфантилизм, или, может быть, лучше инфантильность, - это определенное психологическое состояние души человека... Мягкость, податливость, нерешительность - свойства, которые служат основой других, далеко не безобидных проявлений личности, социальной или гражданской незрелости, например...
- А разве инфантильный индивид - это не антипод так называемого делового человека или всевозможных дельцов?
- Да, но не всегда. Сами дельцы чаще всего крайне инфантильны по своим представлениям о мире, о жизни, на этом, кстати, и горят в конце концов. Ну, бог с ними! Я слушаю вас, Марина.
На чистом небе появились светло-синие кучевые облака. Они постепенно надвинулись на солнце, и тотчас стало заметно, что наступил вечер.
- Почему вы не пришли к нам? - спросила Марина полушепотом.
- Ну, зачем мне знакомиться с вашими родителями? Это же нелепо. Ведь я не собираюсь жениться на вас, да вы и не пойдете за меня! - воскликнул с горячностью Стенин, как человек, собеседник которого не понимает самых простых вещей.
Марина вздрогнула и всполошилась:
- Мне, очевидно, надо уйти?
- Помилуйте! Я оскорбил вас?
- Нет, вы, конечно, правы. Но я не могу, - теперь она забегала по комнате, а он неподвижно стоял у окна. - Не понимаю, зачем я прибежала сюда? И почему вы решили, что я бы не пошла за вас?
Он рассмеялся и осторожно обнял ее.
- Боже мой! Что вы со мной делаете? - спрашивала она, близко всматриваясь в его лицо, в его глаза. - Что вы играете со мной, как кошка с мышкой? Вам хорошо, а мне? Обо мне вы подумали?
На глазах показались слезы, она улыбалась ему с виноватой лаской. Он невольно отпустил ее, превозмогая искушение поцеловать, и она села на кушетку, поправляя локон на лбу.
- Ты права, Марина, - отступил он. - У тебя молодость, у меня ум, каждый из нас играет своей силой. Не надо плакать, если на этот раз ты потерпела поражение. Надо, наоборот, радоваться.
- Чему, чему радоваться? - переспросила она, засмеявшись. - И почему ты думаешь, что я потерпела поражение? Стоит мне поманить, - и она загоревшимся, исполненным лаской взором взглянула на него и чуть даже поманила его рукой.
- Как! - удивился он. - Ты это нарочно?
- Что?
- Чудный взгляд, волнение до слез, нежность... И это всего лишь минутная импровизация?
Марина смутилась.
- Жаль, - проговорил он, тоже смущенный, - жаль. Я уже никогда не забуду, какой ты была минуту назад. Если бы это не понарошке!
- Что же тогда?
- Что тогда... Да и пусть понарошке! Ты победила, Марина. Это я потерпел поражение. Ну, что ж! Почему бы и нет?
- Что случилось?
- Не понимаешь?
- Нет, - и снова ее глаза загорелись шаловливой лаской.
- Честно? Или опять понарошке?
Марина покраснела и, потупившись, тихонько промолвила:
- Ничего не понарошке. Вот уж не думала, что меня сочтут за кокетку.
- Марина, - Стенин остановился в двух шагах от нее. - Мне кажется, я влюбился в тебя. Боже мой, какое ты счастье, ты и сама не знаешь!
Она подняла голову.
- Почему не знаю?
- Ты была влюблена? Тебя любили?
Марина вскочила, словно наконец вспомнив свои обстоятельства, и засобиралась. Ей хотелось поговорить со Стениным о многом, и даже о своих отношениях со Славиком, ведь со стороны виднее. Но теперь уж нельзя.
- Да, - отвечала она честно. - Я пойду. Не надо меня провожать. Хочу побыть одна и подумать...
- Можно мне поцеловать вас?
- Мы с вами, кажется, перешли на “ты”, - и снова в глазах ее вспыхнула ласка и нежность. Он приблизился к ней, обнял и стал целовать, страстно, неудержимо.
- Довольно! - Марина испуганно отшатнулась.
- Да, это безобразие, - проговорил Стенин. - Дорвался. Прости. Ничего подобного я больше себе не позволю. Звони и приходи запросто. По вечерам, да и с утра я обыкновенно дома.
Он вызвал лифт, и она спустилась в громыхающей кабине вниз, вышла на улицу с ощущением какого-то наваждения или сна. Что же было? Почему она повела себя так? “Звони и приходи запросто”. На что он рассчитывает? Он увлекся ею, но по своему характеру или даже просто по возрасту не может, не хочет бегать за нею, то есть звонить, искать ее и добиваться встреч, а будет ждать инициативы с ее стороны. Ну, а ей он зачем, когда у нее есть Славик? Марина вышла к Неве, добралась до Летнего сада, Марсова поля и все не могла додумать каких-то своих мыслей, на чем-то остановиться...
Солнце село, было поздно, хотя и светло как днем и многолюдно... Никто не думал о сне, все куда-то шли или просто прохаживались в ожидании чего-то... Марина поспешила домой.
VI
Дома Марина застала Славика, который не просто поджидал ее, а вел какие-то переговоры с родителями. Все они сидели на кухне за остывшим чаем и с явным смущением глядели на нее.
- Что это с вами? - рассмеялась Марина.
- Нет, ты лучше скажи, что с тобой происходит?
Как ни странно, тоном выговора эти слова произнес не папа и даже не мама, а именно Славик. Между тем он продолжал сидеть за столом, катал хлебный шарик, показывая тем самым, очевидно, что вопрос задал от имени семьи, будто он муж ее или жених, с которым полностью солидарны родители. А она, стало быть, в чем-то провинилась перед ними. Ничто так не задевало Марину, как самый намек на ее вину, виновата она или нет. Обычно рассудительная и спокойная, она повернулась и ушла к себе, прикрыв за собой дверь.