“Да, да! Я могу!” - улыбалась она тихо, словно сдерживая в себе любовь и страсть к созиданию, к жизнетворчеству, тем более сильную, что ее постоянно сбивали с пути истинного то обстоятельства, то мужчины.
“Я верю! – отвечал он ей. – Но беда в том, что ты была и останешься в моих глазах женой моего брата”.
“Соломенной вдовой, - проговорила она, ломая себе руки. – В том-то и драма моей жизни!”
Он выключил свет и растянулся в постели, но все равно разговаривал с Людмилой Ефимовной, закрывая глаза, то есть уже погружаясь в сон.
Братья виделись редко. Слишком самостоятельные и нетерпеливые в суждениях, они не искали опоры друг в друге, а если сходились, то, о чем бы между ними речь ни зашла, например о дрейфе материков, о битниках или “культурной революции” в Китае, все рождало непримиримые разногласия. Случалось, в горячке спора они вступали даже в драку, и один выставлял другого из своего дома. Правда, уже у дверей гнев сменялся то у одного, то у другого, а чаще у обоих смехом, и братья расходились, вполне отдавая должное друг другу, что на расстоянии уже ничем не омрачалось. Казалось, всегда и во всем они воплощали два начала. Если один был деятелен, другой – созерцателен, если один впадал в иронию и интеллектуализм в восприятии жизни, то другой лелеял в себе наив и природу, если один гордился своим знанием жизни, разумея под ним изнанку жизни, другой презрительно отворачивался от страстей человеческих и т.д. При том при всем все эти свойства были проявлениями не столько различий их характеров, в чем-то совпадающих и близких, сколько отражали как бы состояние мира, быстрые перемены в нем…
На следующий день вечером Сергей заехал в гараж, долго провозился с машиной, а наутро в ней выехал на работу. Зачем он это сделал, он вполне осознал к концу рабочего дня, когда поспешно подкатил к институту, в котором работала Людмила Ефимовна.
Он не вышел из машины. Опершись о руль, смотрел перед собой, не замечая яркого света и мельтешенья нарядной публики за ветровым стеклом. Он думал, нет, он чувствовал усталость и равнодушие. С годами все труднее становилось жить – чисто психологически, радостей никаких. А там – старость и смерть. Странно, зачем все это?
Вдруг его глаза различили свет, публику и знакомую, отчаянно знакомую головку с девичьей прической “конский хвост”. В светло-желтом, модной ткани, костюме, в самом деле молодая и красивая, черт ее дери! А он уже наполовину поседел и вообще выглядит старше своих лет. Людмила уходила одна. Она пересекла Невский, забежала в парфюмерный магазин и, выходя, направилась в сторону Гостиного. Теперь он мог, проезжая мимо, заметить ее и окликнуть:
- Люся! Садись! Подброшу, куда тебе надо.
Людмила Ефимовна только ахнула. На них смотрели прохожие и невольно оглядывались. Кому могло прийти в голову, что это встретились разведенные супруги? Наоборот, в воздухе повеяло началом романа. Нет ничего легче сыграть минутную роль счастливого существа.
- Сережа! Добрый день! Поехали, - Людмила Ефимовна села в машину, и она понеслась вперед. – Только мне некуда спешить. “Ямщик, не гони лошадей…” - чуть нараспев произнесла она.
- Здравствуй, Люся, - сказал Сергей Павлович дрогнувшим голосом. Он был сентиментален, а с годами – все больше.
- Будет лучше, если ты скажешь прямо, чего тебе от меня надо.
- Так уж прямо, - обиделся Сергей Букин.
- Ты десять лет проезжал мимо, не останавливаясь. Зачем же сегодня?
- Десять лет проезжал мимо!
- А что, не так?
- Красиво сказано!
- Красиво живем. А все горько плачем.
- Ну, Люська! – восхищенно произнес Сергей.
- Я тебе дам Люську!
Сергей Павлович даже голову втянул в плечи, так ее слова прозвучали, - как ударила она ими.
- А, испугался! – Людмила Ефимовна весело рассмеялась.
- Что я хочу тебе сказать… - Сергей Павлович решил высказаться сразу, без обиняков. – Оставь моего брата в покое.
- Ах вот оно что! Это Саня придумал.
- Что он придумал?
- Выдать меня замуж.
- Выдать замуж? За кого?
- За дядю. Это он нас свел. Сватает. А ты против?
- Конечно, против!
- Почему?
- Неужели ты всерьез приняла детскую фантазию?
- Этот мир прекрасен детскими фантазиями.
- Знаешь, ты уже стала рассуждать совершенно, как Олег.
- Между нами много общего. Чему я так рада…
- Оставь его в покое.
- Ну что ты заладил! У него своя голова на плечах, и не чета твоей. Пожалуйста, не вмешивайся. Соблазнять его не стану, а если он полюбит меня – не обессудь, совета ни у кого не спросим. Совет дан.
- Кем это?
- Я тебе сказала: Саней! – с торжеством заявила Людмила Ефимовна. – Останови. Я выйду здесь. Мне нужно. Будь здоров!
Людмила Ефимовна поняла: Сергей не зря забеспокоился; очевидно, Олег отозвался о ней как-нибудь очень хорошо, и она страшно обрадовалась, и тут же одернула себя: “Ямщик, не гони лошадей. Мне некуда больше спешить… Ямщик, не гони лошадей…”
В пятницу Людмила Ефимовна переговорила по телефону с сыном и выяснила, что, хотя отец и пытался запретить Сане ехать с дядей к ней, вынужден был отступить, зато вызвался их сопровождать, чтобы ничего не решали за его спиной, мол, он этого не любит. На одну минуту Людмила Ефимовна огорчилась было до слез, а потом решила: пусть так. Так даже интереснее. Идею Сани, детскую фантазию, не могла же она принять всерьез, а играть имеет смысл лишь в открытую. Насчет обеда она не беспокоилась, а вин и водки нарочно не припасла. В гости ожидала, что ни говори, не посторонних мужчин, а своих, когда обхаживать их особенно не пристало, в ее-то положении брошенной и одинокой.
И все-таки, несмотря ни на что, Людмила Ефимовна отлично понимала, что настал час ее торжества. Главное, не надо теперь спешить. “Ямщик, не гони лошадей!” Песня эта, самый ее мотив, обещали не конец, а начало нового пути. Глупо суетиться и спешить, когда веришь. А она верила. Впрочем, она всегда верила, ошибаясь и получая синяки.
В субботу Людмила Ефимовна встала позже обыкновенного: отоспалась как следует, чтобы выглядеть как можно лучше. И пока готовила обед – звонок. В дверях стоял Саня.
- Ты один? – испугалась Людмила Ефимовна.
- Здравствуй! Почему один? Папа и дядя Олег внизу, у универсама. Спрашивают, не нужно ли чего взять.
- Обед у меня готов, голодными не останутся.
- Ну так я сейчас.
Саня, высокий, с длинными руками, горбился, вероятно, волновался. Ведь для него тоже событие: в кои-то веки всей семьей, существовавшей если не реально, то идеально в его мире, они собираются вместе.
- Саня, ты не волнуйся.
- Да я, мама, против дяди ничего не имею, - вдруг выпалил он, - а люблю папу.
- Что ты хочешь этим сказать? – Людмила Ефимовна затащила сына за руку в квартиру и прикрыла дверь. – Уже взял сторону отца против меня?
- Почему против тебя? Мне в голову пришла простая мысль: отчего бы вам не пожениться снова?
- Пожениться снова – мне и твоему отцу?! Куда тебя еще занесло? Если так дело пойдет, ты, в конце концов, выдашь меня замуж… за папу римского. Отцу сказал?
- Что?
- Свою простую мысль.
- Нет. Но он сам выказался в этом роде.
- Как он выразился? Точные его слова повтори.
Саня замялся.
- Он сказал: “Лучше я сойдусь с нею… снова, чем позволю ей погубить моего брата”.
- Значит, так? Ну, ты сходи за ними. Скажи: ничего не нужно, всё есть. Праздники устраивать рано.
Саня, повеселев, выбежал вон.