— Это был сумасшедший Джек-Попрыгунчик.
— Он открыл мне, как будет протекать моя жизнь. Я убил его из чистого эгоизма — сломал ему шею, чтобы не дать даже тени возможности выполнить свою миссию. Я не хотел быть тем человеком, который записан в егоистории.
Они пробрались сквозь груды размокшего мусора и фекалий животных. Странно, но краб-чистильщик еще не побывал на этом конце Сент-Мартин-лейн.
— Если бы он остался жив, Ричард, — сказал Суинберн, — технологисты и «развратники» использовали бы его для собственных нужд. Мы потеряли бы контроль над своей судьбой.
— Разве мы в состоянии управлять Судьбой? — возразил Бёртон.
Суинберн улыбнулся:
— He-а, не в состоянии. А значит, ответственность за смерть мистера Пеннифорса и за все остальные несчастья, которые ты упомянул, ложится на нее, Судьбу. Не на тебя.
— И это делает меня ее орудием! Бисмалла! Только этого мне и не хватало! — Бёртон остановился и указал на витрину магазина. — Это Прайд-Мануши, продажа паросипедов.
Они проверили двери и окна здания. Никакого света. Всё заперто на замок. Потом заглянули внутрь сквозь щели в металлических ставнях. Никакого движения, ничего подозрительного.
— Следующий Брандльуид, — прошептал Бёртон.
— Дьявол! Теперь-то я понимаю, почему ты хочешь вернуться на Черный континент, — воскликнул Суинберн, поднимая воротник пальто: — по меньшей мере, там тепло! Черт бы побрал этот дождь!
Они опять пересекли улицу. Только они поднялись на тротуар, как из тени перед дверью появился лохматый нищий в поношенной грязной одежде. Его лицо с боков обрамляла огромная копна седеющих волос, давно не встречавшихся ни с расческой, ни с мылом.
— Я потерял работу, джентльмены, — прохрипел он, приподнимая в знак приветствия плоскую шляпу и обнажая лысую макушку, — и это пошло мне на пользу. Но я спрашиваю вас: какого черта проклятая судьба сделала меня философом, если в голове у меня всегда путаница? Не могли бы вы поделиться со мной тремя пенсами?
Суинберн выудил из кармана монету и бросил ее бродяге.
— Бери, старина. Так, значит, ты философ?
— Очень обязан. Верно, парень! А вот вам обоим совет в обмен на монету: жизнь — естественный отбор, в котором выживают наиболее приспособленные; и умный человек всегда должен помнить, что, будучи потомком прошлого, он одновременно является родителем чертова будущего. В любом случае, — он куснул три пенса и спрятал монету в карман, — меня зовут Спенсер, [24]и я очень рад нашему знакомству. Хорошего вечера, джентльмены!
Он опять приподнял шляпу и вернулся к крыльцу, где было относительно сухо. Бёртон и Суинберн возобновили обход.
— Какой необыкновенный человек! — заметил Суинберн. — А вот и Брандльуид. На вид всё спокойно.
И действительно, всё выглядело, как обычно: решетка опущена, окна целы, никакого света.
— Интересно, как дела у Траунса с Бхатти? — сказал Бёртон. Он дернул дверь, она не шелохнулась. — Всё в порядке. Пошли к банку Скрэннингтон.
Холодный ветер трепал их одежду, ливень бил в лицо. Они опустили поля шляп как можно ниже, подняли воротники пальто как можно выше, но это мало помогло. Бёртон дрожал и не мог остановиться; он точно знал, что завтра будет еще хуже.
Впереди зачернел банк. Вода ручейками стекала по закопченному фасаду большого зловещего здания. Суинберн запрыгал по ступенькам и проверил двери: все они были закрыты, решетки опущены. Он спустился обратно и проверил окна: ставни абсолютно целы.
— Совсем не вдохновляет, — пожаловался он. — Похоже, мы идем по ложному следу. Который час?
— Почти полночь.
— Погляди вокруг, Ричард: всё исчезло — мы даже не видели ни одного автоматического животного. Мужчины, женщины, звери — все в объятиях теплых сухих кроватей. И преступники тоже!
— Похоже, ты прав, — сварливо отозвался Бёртон, — но мы должны идти, пока не встретим Траунса.
— Прекрасно! Ну, если ты так говоришь… — раздраженно воскликнул Суинберн, всплескивая руками. — Только, пожалуйста, запомни на будущее: промокнуть до нитки и продрогнуть до мозга костей — совсем не та боль, которая приносит мне наслаждение! Удар тяжелой трости — да, удар тяжелых капель дождя — нет… Что это? — спросил Суинберн, указывая на огороженный участок за перекрестком. За низким забором стояла полная темнота.
— Это Милдью-стрит, — ответил Бёртон. — Давай-ка посмотрим: здесь идут работы — укрепляют подземную реку.
Они опять пересекли Сент-Мартин и наклонились над деревянной оградой, но не увидели ничего. Бёртон вытащил из кармана заводной фонарь, открыл его и завел: из боков устройства полился свет. Он поднял фонарь над изгородью и осветил грязную яму. Промокшая земля спускалась вниз, к устью скважины, из которой торчала верхушка лестницы; потоки воды журчали по откосу и исчезали в широкой шахте.
— Смотри! — воскликнул Бёртон, указывая на пятно грязи на вершине откоса, прямо под обрушившимся участком изгороди, выходившим на Милдью-стрит.
— Ты имеешь в виду эти следы? — пожал плечами Суинберн. — Ну и что?
— Не будь дураком! — проворчал Бёртон. — Сколько следы могут оставаться на грязи при такой погоде?
— Ничего себе! Наконец-то я понял, что ты имеешь в виду!
— Они совсем свежие. Некоторые из них даже не наполнились водой.
Бёртон и Суинберн прошли вдоль барьера к разрушенной секции. Бёртон присел на корточки и тщательно изучил следы.
— Тебе они ничего не напоминают? — спросил он.
— Хм-м, похоже, кто-то вдавил в грязь плоский кусок железа, — заметил поэт. — Бог мой, эти овалы такие глубокие: тот, кто оставил следы, должен быть очень тяжелым!.. Ба! Заводной человек!
— Но не тот, который на Трафальгарской площади, — поправил его Бёртон, — у того были чистые ноги, и, когда появились эти следы, он стоял около Колонны. Здесь были другие заводные люди. Трое. И, кажется, меньше пятнадцати минут назад. Но посмотри, кто был с ними!
Бёртон повел фонарем. Круг света пробежал по грязи и остановился на линии больших, широко поставленных и очень глубоких следов. У оставившего их было три ноги. Суинберн мгновенно распознал след:
— Брюнель! — крикнул он. — Изамбард Кингдом Брюнель! [25]Паровой Человек!
— Да. Смотри, видишь эти глубокие отпечатки около колодца? Очевидно, он ждал там, пока латунные люди спускались вниз. Хотел бы я знать, что́ они там искали!
Бёртон переступил через упавшую ограду и повернулся к своему помощнику:
— Я должен посмотреть. Беги обратно к этому парню, Спенсеру. Дай ему еще три пенса и спроси, не видел ли он чего-нибудь необычного. Потом возвращайся и жди Траунса с констеблем Бхатти. Давай! У нас нет времени.
Суинберн помчался стрелой. Бёртон полуприсел, сдвигая центр тяжести вниз, и осторожно, сохраняя равновесие, начал спускаться по скользкой поверхности, помогая себе тростью и держа фонарь повыше. Вокруг него шипел дождь. Он спросил себя, правильно ли поступает. Брюнель и его команда заводных людей уже ушли, но куда? И что они тут искали?
Когда Бёртон добрался до середины короткого спуска, его ноги потеряли опору. Он упал на спину и заскользил вниз, к отверстию шахты. Через несколько секунд он ударился бедром о верхушку лестницы, которая, к счастью, оказалась крепко привинчена к стенке колодца. Он почувствовал, что его развернуло на мокрой глине головой вперед и бросило к отверстию. Не раздумывая, Бёртон отпустил трость и выбросил вперед руку. Пальцы нащупали ступеньку, он крепко схватился за нее, и тут его тело взлетело, затем упало и со всей силы ударилось о лестницу. Удар вышиб из него весь воздух, и, не удержавшись, он заскользил вниз. Нестерпимая боль пронзила плечо. Трость с треском ударилась обо что-то твердое внизу. Наконец он сумел ухватиться рукой за ступеньку, поставил ноги на другую и повис, дрожа всем телом; из губ вырвался невольный стон, он чувствовал себя слабым и больным. Несмотря на холодную погоду на лбу выступил пот. Фонарь потух.
Для надежности вжавшись в лестницу, Бёртон завел устройство. Когда фонарь с шипением вернулся к жизни, он опустил его ниже колен и осветил облицованную кирпичом дорожку, бежавшую ненамного ниже него. Рядом с дорожкой текла река, ее коричневая поверхность вздымалась и пенилась.
25
Изамбард Кингдом Брюнель (1806–1859) — один из самых выдающихся инженеров в истории Великобритании. Ключевая фигура Промышленной революции.