— Предлагаю выслушать Суинберна, — закончил Бёртон. Но его слова пропали втуне, потому что Пальмерстон буквально взорвался от гнева. Он ударил ногой стул, грохнул бокалом по столу и завопил во весь голос. Тем не менее, несмотря на дикий безумный взгляд, его восковое лицо выражало такое же бесстрастие. Все остальные ждали, пока вспышка его гнева пройдет. Минуты через три премьер-министр внезапно успокоился, словно из него выпустили пар. Какое-то время он стоял и тяжело дышал, глядя на остальных; щеки его, обычно белые, покраснели от стыда.
— Блаватская использовала алмазы, чтобы усилить свои медиумические способности, — пропищал Суинберн. — Ричард тоже использовал их, чтобы усилить способности графини Сабины.
— И что с того? — Пальмерстон бессмысленно посмотрел на поэта-коротышку.
— Я просто предполагаю, что, собрав все три алмаза вместе, мы сможем победить. Например, соберем одаренных медиумов и увеличим их силу с помощью этих камней. Мы сумеем внедриться в сознание наших противников, разгадаем их планы и начнем против них магическую войну — при этом сами они даже не поймут, что война вообще началась.
У Пальмерстона открылся рот.
— Говорил я вам, что его стоит послушать! — заметил Бёртон.
Премьер-министр часто замигал, выдохнул сквозь зубы и вытащил из кармана табакерку. Исполнив свой обычный ритуал и, как всегда, оглушительно чихнув, Пальмерстон уставился на поэта здоровым глазом; другой, искусственный, сводя с толку, глядел вверх.
— Мистер Суинберн, вы проклятый Богом чертов гений! — Потом он посмотрел на Бёртона: — Африканский камень?
— Добыть его будет очень непросто, — задумчиво сказал исследователь. — Сама по себе Африка далеко не сахар, но, как мы знаем, именно в той области, где, вне всякого сомнения, находится алмаз, не может летать ничего. Это заставляет меня предположить, что там действует некая сила, которая влияет на машины примерно тем же способом, каким Распутин портил револьверы.
— То есть кто-то стережет Глаз?
— Кто-то. Или что-то. Но есть еще одна трудность.
— Какая же?
— Скорее всего, именно сейчас лейтенант Джон Спик готовит прусскую экспедицию в эту область Африки.
Сдвинув цилиндр набекрень и помахивая тростью, сэр Ричард Фрэнсис Бёртон шел по Глостер-плейс. Мимо, выбрасывая струю пара, пронесся фольксваген. Маленький мальчик на заднем сиденье озорно взглянул на Бёртона и показал ему язык. Королевский агент в ответ зарычал, сделал страшные глаза, надул щеки и продудел: тру-ту-ту.Малыш радостно засмеялся и махнул ручкой. Лошадь шарахнулась от паронасекомого и перевернула овощной ларек: картошка с луком посыпались на мостовую и запрыгали по булыжникам. Крики и ругательства понеслись вслед гигантскому жуку, который завернул за угол и скрылся из виду.
— Эй, красавчик, — промурлыкала из дверного проема проститутка, — не хочешь ли немного перепихнуться?
Бёртон подмигнул ей, бросил двухпенсовик, но не остановился. Паролошадь, ехавшая впереди, внезапно взревела, свернула вправо и врезалась в стену таверны. Пожилой мужчина, сидевший за мотором, выскочил из кэба и закричал:
— Черт побери, приятель! Да ты меня в могилу загонишь!
— Чертова задняя ось, босс! — объяснил кэбмен. — Третий раз за эту неделю!
Бёртон повернул на Монтегю-плейс.
— Эй, кэп! Ну как, крутитесь?
— И весьма неплохо! Спасибо, мистер Граб. Как ваш бизнес?
— Ужасно!
— Скоро созреют каштаны, и, я уверен, дела пойдут лучше.
— Хрен его знает, кэп. Может, и так. Видели его милость?
— Премьер-министра? Да, меня позвали.
— Ну, надеюсь, вы сказали ему, что простой народ почти дохнет от голода?
— Я всегда упоминаю об этом, мистер Граб.
— А он даже яйца не почешет! Чертовы политики!
— Другая порода, — заметил Бёртон.
— В этом вся суть, кэп! — Они помолчали, пока над ними с шумом пролетал винтокорабль. Мистер Граб приложил ладонь к глазам и посмотрел на огромное судно. — Что там написано на дне? — крикнул он.
— Трудно рассмотреть, не так ли? — заметил Бёртон, зная, что уличный торговец не умеет читать. — Вроде бы так: «Начни новую жизнь в Индии! Простор, специи, солнце — и весь чай, который ты сможешь выпить!»
Могучий корабль скрылся за крышами домов.
— Сами-то вы были в Индии, а, кэп? Что скажете?
— Всё это довольно привлекательно.
— Только не для меня! Нет ничего лучше маленького уголка моей старой доброй Англии! Черт побери, но ведь есть же у меня свой клочок земли! А что еще человеку надо?
— Именно так, мистер Граб! Доброго вам дня.
— И вам, кэп, — сказал мистер Граб, коснувшись козырька своей кепки.
Бёртон пошел дальше. Подойдя ко входной двери, он услышал громкий мальчишеский голос:
— Линкольн дарует свободу всем рабам в Соединенных Штатах! Освобождение рабов в Америке! Читайте в последнем выпуске!
Королевский агент присвистнул от изумления. Обернувшись, он заметил Оскара Уайльда и подозвал его.
— Вот это новость! Верно, Язва?
— Да, сэр, так оно и есть. — Мальчик быстро обменял газету на несколько пенсов. Бёртон прочел заголовок:
— «Декларация Линкольна об освобождении рабов». Ну-ну, теперь Паму придется несладко! Сдается мне, что президент Америки слегка похитрее, чем наш премьер.
— Теперь у нас с Америкой всё одинаковое, кроме, разумеется, языка, — сказал Язва. Королевский агент хихикнул.
— Освобождение! — с триумфом объявил он. — Я ни на йоту не опечален тем, что запретили эту отвратительную торговлю! Если Америка действительно собирается стать цивилизованной страной, то эта декларация Линкольна — хороший шаг вперед!
Мимо на длинных ногах проследовали три краба-уборщика: под телом у каждого болталась сеть с упакованным мусором. Один из крабов прихрамывал, и его поврежденная нога ритмично жаловалась: крик-кер-дзян, крик-кер-дзян, крик-кер-дзян.Бёртон вспомнил, как сэр Чарльз Бэббидж ненавидел шум.
— Дело в том, капитан, — сказал Язва, — что цивилизации требуются рабы, и древние греки были абсолютно правы. До тех пор, пока нет рабов, выполняющих неприятную, утомительную, неинтересную работу, занятие культурой или наукой становится почти невозможным. Человеческое рабство порочно, ненадежно и унизительно. Будущее мира зависит от механического рабства — рабства машин.
Бёртон взглянул на трех гигантских механических насекомых, уходивших вдаль по улице. Люди разбегались перед ними, потрясали кулаками и громко ругались.
— Может, ты и прав, мальчик. Может быть…
Попрощавшись с Оскаром, Бёртон поднялся по лестнице в дом. Дыра, образовавшаяся на месте окна кабинета, по-прежнему была прикрыта доской. Строители обещали всё исправить завтра.
— Наверху Уильям Траунс, — объявила миссис Энджелл, когда Бёртон вошел в прихожую.
— Вы вернулись!
— Да, сэр Ричард, и очень хорошо, что вернулась. Не знаю почему, но я решила, что вы обещали сделать это место «как новое». Похоже, морской воздух вскружил мне голову и наполнил ее странными видениями…
— Прошу прощения, матушка! Столько всего — просто руки не дошли!
— Но вы уже добились нашей безопасности?
— Да. Дело Тичборна закрыто.
— Хорошо. Тогда поднимайтесь: я приготовила холодные нарезки и соленья для вас и вашего неуклюжего друга.
Бёртон наклонился и слегка поцеловал ее в щеку:
— Почти ангел по имени — и ангел по сути! Что бы я без вас делал?
Он резво запрыгал по ступенькам и, не заходя в разгромленный кабинет, отправился прямо в библиотеку.
— Траунс, дружище! — воскликнул он, входя. — Какой замечательный день!
— Тараторка! — просвистела Покс со своей жердочки. Детектив-инспектор встал со стула, отложил в сторону книгу и сердечно пожал Бёртону руку.
— Слава богу, наконец-то ты здесь! — сказал он. — А то весь удар обрушился на меня. Не думаю, что меня когда-нибудь так изощренно оскорбляли: полагаю, это что-нибудь да значит!
— Садись. Выпей бренди. Закури сигару, — сказал Бёртон, бросаясь в любимое кресло. Траунс сел и подозрительно уставился на него.