— Мне просто захотелось почувствовать, каково здесь, внизу, — ответила я.
Я взяла лопату и принялась копать.
— Пахнет сыростью.
— Ну и испачкаетесь же вы!
— Я уже испачкалась, — воскликнула я, когда туфли погрузились в рыхлую землю. Стенки ямы были так близко! У меня появилось очень неприятное ощущение, словно я заперта здесь. — Как, вероятно, ужасно быть погребенным заживо, мистер Пеггер!
— Ну-ка, вылезайте отсюда!
— Я тут пока немного покопаю, чтобы почувствовать, каково это быть могильщиком.
Я вогнала лопату в землю и отбросила наверх то, что смогла зацепить. Повторив эту операцию несколько раз, я почувствовала, что лопата наткнулась на что-то твердое.
— Тут что-то есть, — крикнула я.
— Вылезайте оттуда, мисс Джудит.
Не обратив внимания на слова старика, я продолжала ощупывать лопатой свою находку. Потом вытащила ее.
— Я что-то нашла, мистер Пеггер, — воскликнула я, поднимая над головой найденный предмет. — Как вы думаете, что это такое?
Мистер Пеггер встал и взял у меня из рук этот предмет.
— Кусок старого металла, — ответил он.
Я протянула ему руку, и он вытащил меня из могилы Джосаи Полгрея.
— Не знаю, — сказала я. — Есть в ней что-то такое…
— Грязная старая железка, не более того.
— Но посмотрите на нее, мистер Пеггер. Что вот это такое? Тут на ней какая-то резьба, что-то вырезано.
— Я бы выбросил эту штуку… она такая острая по краям! — предложил мистер Пеггер.
Но я ни за что так не сделаю, решила я. Я возьму ее с собой и отчищу от земли. Она мне нравится.
Мистер Пеггер взялся за лопату и продолжил свою работу. Я, как могла, вытерла туфли, и с огорчением заметила, что подол юбки тоже сильно испачкан.
Еще немного поболтав с мистером Пеггером, я вернулась домой и принесла с собой кусок, как оказалось, бронзы. Он был овальной формы, около шести дюймов в диаметре. Какой эта вещь окажется, когда я ее почищу, и на что может сгодиться? Но я недолго ломала над этим голову, потому что разговор о Лавинии заставил меня задуматься совсем о другом. Я представила, как, должно быть, горевали все, когда услышали печальную весть о том, что Лавиния, любимая дочь преподобного Джеймса Осмонда и любимая сестра Доркас и Элисон, погибла в железнодорожной катастрофе, когда ехала из Плимута в Лондон.
— Это была мгновенная смерть, — рассказывала мне как-то Доркас. Мы с ней стояли у могилы, и она обрезала растущие там розы. — В каком-то смысле это было милосердно, ведь она могла до конца своих дней остаться калекой. Ей был всего двадцать один год. Это стало для нас ужасной трагедией.
— А почему она решила жить в Лондоне, Доркас? — спросила я тогда.
— Она собиралась там работать.
— Кем?
— Ну… гувернанткой, я полагаю.
— Ты полагаешь? Но точно не знаешь.
— Она жила у одной дальней родственницы.
— У какой именно?
— О Господи! Ну, что ты за дотошный ребенок! Это очень дальняя родственница. Мы потеряли с ней всякую связь. Лавиния гостила у нее, поэтому ехала из Плимута. А тут… эта ужасная катастрофа. Погибло много людей. Самое страшное крушение в истории Англии. Мы были убиты горем.
— Именно тогда вы решили взять меня на воспитание, чтобы я заменила вам Лавинию?
— Никто не сможет заменить ее, дорогая. У тебя есть здесь свое собственное место.
— Но это не место Лавинии? Я совсем не похожа на нее?
— Ни капельки.
— Она была тихой и нежной, я полагаю, и не болтала лишнего, не лезла с расспросами, не была импульсивной и не командовала окружающими… В общем, не вела себя так, как я?
— Нет, она была совсем не такой, как ты, Джудит. Но иногда она могла стать твердой, хотя и была нежной и покладистой.
— Значит, вы решили меня взять, потому что она погибла, а я осталась сиротой? Значит, я ваша родственница?
— Ну… какая-то кузина.
— Дальняя, как я понимаю. Кажется, все ваши кузины какие-то дальние.
— Просто мы узнали, что ты осиротела. В то время мы очень горевали. Мы решили, что это поможет нам и тебе, конечно, тоже.
— Значит, меня взяли из-за Лавинии?
Обдумав все это, я пришла к выводу, что Лавиния сильно повлияла на мою жизнь. Потом я подумала, что было бы со мной, если бы Лавиния решила ехать в Лондон не этим поездом.
В каменном холле дома священника было прохладно и темно. На столике стояла большая ваза с лавандой, златоцветом и розами. Несколько лепестков уже упали на каменные плиты холла. Дом был старым — почти таким же старым, как Кеверол-Корт. Построенный в начале правления Елизаветы, он служил жильем приходского священника на протяжении трехсот лет. Имена всех священников, живших в этом доме, были написаны на табличках в церкви. Комнаты большие — в некоторых даже были красивые деревянные панели, — но темные из-за маленьких окон с цветными стеклами. Здесь всегда было прохладно и стояла удивительная тишина — и это было особенно заметно в тот жаркий день.