Хильда чувствует облегчение. Значит, его волнуют деньги.
— Об этом можете не беспокоиться.
И все-таки она его недооценивала. Это доказывает его реакция.
— Да плевал я на деньги, черт побери! Я собирал информацию и выполнял ваши поручения, потому что я против нацистов, да-да, против нацистов! Но должен ли я поэтому быть за русских?
Теперь Хильда знает, что его тревожат серьезные мысли, он переживает кризис. О себе она в этот момент не думает. Она спрашивает:
— Вы хотите выйти из игры?
Он в замешательстве смотрит на нее, потом саркастически смеется:
— Из чего мне выбирать? Я могу пойти в гестапо или повеситься — это одно и то же.
— Вы изменили свое мнение о Гитлере?
— Я ненавижу его, он хуже чумы! Он ведет Германию к гибели!
Теперь смеется Хильда, но не так, как он.
— Так давайте поможем тем, кто победит Гитлера.
— Честно говоря, победителей я представлял себе иначе.
— Ваш сэр Роберт тоже войдет в их число.
Удо фон Левитцов успокаивается. Он снова восхищается стройной симпатичной женщиной, которой по плечу любое дело. Он берет ее руку:
— Почему вы с самого начала не сказали мне всей правды? Почему не сказали, что мы работаем на русских, а не на британскую секретную службу?
«Он опять говорит «мы», — отмечает про себя Хильда. Она чувствует облегчение и в то же время сильную усталость, поэтому слегка прислоняется к его плечу, словно ищет опоры:
— Господин фон Левитцов, с которым я много лет назад познакомилась в Варшаве, был консервативным дипломатом старой школы. А сегодня у меня есть друг Удо, который многому научился.
— Благодарю, фрау учительница.
— Нет, Удо, если честно, вы могли до войны представить себе Сталина и Черчилля в роли союзников?
— Никогда!
— А мы с вами понимаем друг друга ненамного лучше, чем эти двое.
— Но это два пожилых человека. В то время как вы — молодая хорошенькая женщина, а я — мужчина. — Он чувствует, что сбился на фальшивый тон, потому что она тут же отстраняется и внимательно смотрит на него.
— Вы видите во мне награду, которая по праву причитается вам за хорошую работу?
— Хильда, простите меня, ради бога.
После этого у них не получается ни серьезного разговора, ни простой беседы. Вскоре Удо желает ей спокойной нови и отправляется к себе. Он долго не может заснуть, думает о своей сотруднице, своей начальнице, о женщине, которой он восхищается, поклоняется, верит, но которую так часто не понимает. «Так было всегда, — думает он. — Я ошибся в ней с самой первой встречи. Тогда я был лишь первым секретарем нашего посольства в Варшаве. В молоденькую, живую журналистку были влюблены все мужчины посольства. Я тоже ничего не имел против легкого увлечения. Что же она сделала? Она отшила меня, а затем предложила мне другое, политическое приключение, вероятно, самый большой шанс в моей жизни». Он понял это только теперь.
Это случилось незадолго до прихода Гитлера к власти.
«Я отыскала прелестное кафе в старой части города, господин секретарь. Единственное, чего мне недостает, — это спутника», — проговорила Хильда, озарив его улыбкой.
Пожирая ее глазами, он уже представлял себя торжествующим победителем среди других ее поклонников. Об этом же он рассуждал за кофе с коньяком так свободно и непринужденно, как никогда не говорил о своих взглядах и мнениях.
Она спокойно выслушала его, а потом перевела разговор в нужное ей русло.
Как ей это удалось, он до сих пор не знает. Но у него и теперь начинает сильнее биться сердце, когда он думает о том, как попался в западню.
«Мне неясно только одно, господин фон Левитцов, как вы собираетесь делать карьеру, не встав окончательно на ту или иную сторону?»
«Но это же очень просто, моя милая фрейлейн. Если в силу войдут социалисты, надо будет поддержать нацистов. А если Гитлер слишком уж вознесется, мы снова поддержим социалистов. Л если и те, и другие попадут впросак, мы сможем посмеяться, наблюдая со стороны».
«Мы», — уточнила Хильда, — это, вероятно, те господа, которые всегда держали власть и деньги в своих выхоленных руках?»
«Вы не только очаровательная, но еще и умненькая девочка, дорогая».
«А вы, господин секретарь, оппортунист».
«Я бы сказал, прагматик; потому что, если господин генерал-фельдмаршал фон Гинденбург все-таки капитулирует перед ефрейтором, я смогу приноровиться к изменившимся обстоятельствам — временно. Или вы думаете, что дилетанта Гитлера надолго оставят у власти?»
Она не ответила на этот вопрос, только смерила собеседника долгим взглядом и вскользь, ровным голосом заметила:
«Я думаю, господину Гитлеру было бы небезынтересно узнать, как оценивают его способности некоторые из его будущих дипломатов».
Он забеспокоился:
«Я думал, вы разделяете мои взгляды…»
«Иногда».
Он почувствовал, как сильно забилось сердце. Сознание опасности овладело им.
«Фрейлейн Гёбель, до сих пор я не думал, что вы…»
«Что?»
«Что вы делаете общее дело».
«С кем, господин фон Левитцов? Что вы имеете в виду? Или вы хотите отгадать?» Она выдержала длительную паузу, спокойно глядя на него.
Он медленно покрывался испариной, но старался сохранить безмятежное выражение лица.
Она перестала улыбаться:
«Вы легкомысленны, господин фон Левитцов. Вы позволяете заглянуть к себе в карты. Вообразите на минутку, что я действительно представляю интересы вышеназванных господ из Берлина. Что тогда?»
«Я в это не верю!» Он все еще надеялся на свое знание человеческой натуры, хотя оно только что его подвело.
Маленькая журналистка, которую он явно недооценил, ничем не показала, что понимает свое превосходство. Она продолжала говорить спокойным тоном, не выдававшим ее истинных мыслей:
«Иногда вера помогает сдвинуть горы. Но поможет ли она вам выбраться из лужи, в которую вы сами себя усадили своими легкомысленными речами?»
На первый взгляд, у нее не было открыто враждебных намерений. Он поспешил обезопасить себя:
«В дальнейшем я буду осторожнее».
Она снова взглянула на него, уже другими глазами, и уже другим тоном, от которого у него отлегло от сердца, сказала:
«Мне вы можете довериться во всем, господин фон Лeвитцов, по только мне. И если в будущем вы действительно собираетесь предпринять что-то против Гитлера и его политики, я знаю, как вам помочь. — Она сделала паузу. Он выжидательно глядел на нее. И она добавила, не спуская с него глаз: — У меня есть контакт с представителями великой державы. Там с тревогой следят, как рушится демократия в Германии».
Ему вдруг показалось, что он слышит звон Биг Бена. Он представил себе британский парламент во главе со спикером, вспомнил о незабываемых днях, проведенных в Лондоне, и сказал с воодушевлением:
«Я знаю только одну страну, где по-настоящему процветает демократия. Только англичане обладают достаточно здравым смыслом, чтобы не допустить у себя такого общественного явления, как фашизм!» Он был уверен, что попал в точку, заметив реакцию Хильды на свои слова. Он думал, что разгадал ее, и ликовал.
«Вы работаете на сэра Роберта! Это он вывел вас на меня? Ну конечно! В Лондоне знают меня и мои убеждения!»
Она оставалась невозмутимой:
«Предположим еще раз, что вы правы, господин секретарь. Вполне возможно, что ваши убеждения и ваши способности хорошо известны».
«От Интеллидженс сервис ничего не утаишь!»
Лицо ее стало строгим от этих слов, и он решил, что она рассердилась потому, что он теперь все знает.
«Те, кто дает мне задания, действуют в интересах немецкого народа».
Он рассмеялся:
«Фрейлейн Гёбель, поберегите, пожалуйста, ваши фразы для газетной статьи. Сэр Роберт думает о народе так же много или так же мало, как я. Скажите лучше, что я могу сделать?»
«У вас есть доступ к сведениям секретного характера?»
«Есть. — Он удобно откинулся на спинку стула и закурил сигарету. Ему хотелось в полной мере ощутить себя в безопасности. — А кто мне может гарантировать, глубокоуважаемая фрейлейн, что вы не троянский конь нацистов?»