— Ты будешь приходить?
— Нет, Томас. Приходить будет один и тот же человек, мы будем поддерживать контакт только через него. Если все удастся, то сколько тебе потребуется времени, чтобы собрать передатчик? Ты же знаешь, после нападения Гитлера на Советский Союз все связи сразу оборвались. Мне удалось обходными путями информировать «Омегу» и устроить в Гревенитце встречу с тобой. Томас, Центр ждет собранной нами информации!
Молодой отпускник, назвавший себя Томасом, беззаботно улыбается:
— Не беспокойся! Мы неделями тренировались. Собрать передатчик я смогу в считанные минуты. Разобрать еще быстрее.
— Хорошо. Тебе, вероятно, придется часто менять место. — Хильда озабоченно поднимает глаза и видит, что Томас снова беспечно улыбается. Она смотрит на него очень серьезно: — Ты недостаточно осторожен. Даже если сейчас нам не грозит непосредственная опасность, нельзя забывать об обычных ежедневных проверках. Никто не должен даже догадываться о нашей работе.
Через час возвращается Удо фон Левитцов с форелями. Хильда, как и прежде, сидит за столом одна. Томас уже на пути в Берлин. Предварительно он подробно расспросил хозяйку, как попасть, в Фельдкирхен. Хильда размышляет о молодом товарище, своем радисте, который должен восстановить прерванную связь с Центром. Время сомнений, нелегких вопросов о том, есть ли смысл собирать информацию, если ее все равно нельзя передать, — это время теперь позади. Тогда она пыталась подавить мучительную неуверенность повышенной активностью. Теперь все изменилось. Хильда чувствует себя, как потерпевший кораблекрушение, который после многих безнадежных часов увидел перед глазами землю. Она снова может передавать данные, ее подпольная кличка «Альфа» опять обрела смысл, прямая связь с «Омегой» будет восстановлена.
Советник смотрит на нее с нескрываемым удивлением. Явное улучшение настроения — и это из-за нескольких форелей? Такого он не ожидал. «Это что-то новое в ней, — думает он. — Перспектива изысканного обеда словно выводит ее из равновесия».
— Вы даже не представляете, как я рада, Удо!
— Я теперь знаком с поставщиком форелей. Если хотите, следующий уик-энд мы опять проведем здесь.
Она смеется в ответ:
— Нет, мой дорогой, на следующие недели у нас есть кое-что получше.
«Так она еще привлекательней, — думает он. — А форелей можно раздобыть и в Берлине». Он старается разделить ее воодушевление:
— Мы протрубим сигнал к атаке и скоро будем знать больше, чем знал когда-либо сам господин Канарис.
Она смотрит на него так, что он весь сжимается. Он смущенно оглядывается. В зале, кроме них, никого нет.
— Простите, коллега. Нас тут никто не слышит.
Хильда Гёбель не отвечает. Она только смотрит на него. Улыбки на ее лице как не бывало.
Советник фон Левитцов рассержен.
— Я знаю, что вы мне хотите сказать. Но больше со мной такого не случится, обещаю вам. Можете не беспокоиться.
ТЕО
Хильда идет в парк Гумбольдта, предвкушая радость встречи с Тео. В маленьком кафе почти все столики заняты. Тео сидит один, он погружен в чтение газеты «Фелькишер беобахтер» и не видит подошедшей Хильды.
— У вас не занято?
Неразборчивое ворчание и утвердительный кивок означают, что место не занято, но говорить здесь нельзя.
Хильда садится и подзывает официантку. Она заказывает чашку кофе. Мужчина использует возможность расплатиться за свой заказ. Он встает, тщательно складывает газету, что-то ворчит на прощание и уходит. Газета остается на столе.
Хильда, скучая, принимается листать газету. Как и большинство женщин, в первую очередь она интересуется объявлениями. Чьи-то родственники с глубоким прискорбием сообщают, что их отец, муж, сын пал смертью героя за фюрера и великую Германию. В некоторых объявлениях уведомляют о панихиде. Одна из них состоится в Элизабеткирхе. Это название подчеркнуто карандашом, рядом нарисована стрелочка, а возле стрелочки обозначено время — шестнадцать часов. Хильда смотрит на свои часики. «Времени у меня достаточно, — думает она. — И церковь должна быть открыта». Она спокойно допивает кофе, расплачивается и уходит. Газету она забирает с собой.
До Элизабеткирхе, которая расположена возле Брунненштрассе, идти недалеко. На фоне высоких сумрачных церковных окон она видит мужчину, одиноко сидящего в стороне от верующих. Она присаживается рядом с ним.
Тео шепчет вполголоса, со стороны можно подумать, что он молится. Он приветствует ее и задает свои вопросы:
— За тобой никто не шел? Никто не следил? Подозрительного ничего не заметила?
Хильда тоже отвечает едва слышно:
— Нет, ничего подозрительного. Нас никто не разыскивает.
Голос Тео становится еще тише:
— Они разыскивают нас всегда. Они нас не знают, но хотят выследить.
Хильде известна эта его особенность: на каждом шагу напоминать об осторожности и бдительности. Она сама так же поступает с новыми, еще неопытными соратниками. За эти годы она привыкла придерживаться правил, которым ее обучили. Предостережения Тео она не воспринимает как упрек. Наоборот, его постоянное внимание и забота радуют ее.
— Томас возобновил радиосвязь, — шепчет она. — Я так рада.
Тео незаметно передает ей конверт и говорит тихо:
— Будь вы в другом месте, вы бы так не радовались.
В штабе верховного командования вермахта идет служебное совещание. Полковник генерального штаба Вильгельм Герике зло смотрит на сидящих перед ним офицеров:
— Чем вы объясните, господа, тот факт, что реакция противника на некоторые наши мероприятия позволяет сделать вывод, что он информирован о наших намерениях? И это уже не первый раз! Что я должен ответить в ставке, если меня спросят, не в нашем ли учреждении происходит утечка информации? Дело может дойти до того, что каждого из нас станут допрашивать! Представляете ли вы себе такой допрос, если его будут проводить не у нас, на Бендлерштрассе, а на Принц-Альбрехт-штрассе? — Полковник Герике делает паузу, дожидаясь, пока присутствующие осознают нависшую угрозу, и ищет что-то в своих бумагах. Он находит нужный документ с обозначенным на нем сроком доклада командованию и продолжает лающим голосом:
— Мы найдем этого мерзавца или мерзавцев, не прибегая к помощи рейхсфюрера. На нашем следующем совещании через два дня я жду от вас, во-первых, список лиц, которые, по-вашему, могут сотрудничать с врагом; во-вторых, подробных предложений о том, как выявить и обезвредить лиц, находившихся до сих пор вне подозрений, а таким лицом может быть любой из наших сотрудников; в-третьих, краткого доклада об ответственности каждого с конкретными предложениями по ликвидации утечки информации. Сейчас вы можете ознакомиться с моими документами, содержащими важные и, естественно, секретные сведения; не исключено, что противник уже знает о них. Записывать ничего нельзя. Напрягите хоть раз в порядке исключения свои умственные способности.
Офицеры углубляются в бумаги, на многих из которых стоит гриф «Совершенно секретно» или «Государственной важности».
Полковник разглядывает своих сотрудников. «Кто? — думает он. — Как его найти? Я должен найти его, пока этим не занялся рейхсфюрер».
Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг ожидает на Принц-Альбрехт-штрассе, 8, своего старого товарища. Он сидит в одном из обитых кожей кресел, внимательно изучая этикетку на бутылке французского коньяка, потом наливает почти до краев две рюмки. Он радуется предстоящей игре в кошки-мышки, он давно готовился к ней. Ему доставляет удовольствие время от времени нагонять страх на советника уголовной полиции Пауля Пихотку. Спец по уликам, как его прозвали коллеги, был одаренным сыщиком. Он раскрыл уже немало запутанных дел и с помощью улик выявил преступника или целую шайку преступников. Но в его прошлом было и несколько темных пятен, В сейфе бригаде-фюрера хранилось довольно пухлое досье, с помощью которого он и держал Пауля Пихотку в руках. В зависимости от настроения он иронически называл его то старым товарищем, то ищейкой для особых поручений, то ублюдком, рожденным из огня и дерьма, или, в минуты раздражения, временно отпущенным узником концлагеря, подчеркивая слово «временно». Бутылка коньяка указывала на то, что сейчас советник уголовной полиции входил в разряд старых товарищей. Если он не сможет выполнить данное ему поручение в установленный срок, ему, конечно, предложат не коньяк, а что-то другое. Бригадефюрер установил, что движет Пихоткой в его удивительном рвении: страх. Страх, владеющий им, заставляет его быть грубым с дичью, на которую он должен охотиться. Страх, столь искусно растравляемый Шелленбергом, рождает у Пихотки способности, создавшие ему славу прекрасного специалиста.