Пауль Пихотка не доверял никому, даже самому себе. Он на собственном опыте знал, на какие поступки, превращения, предательство и низость способен человек, живущий под постоянным гнетом страха. То небольшое чувство самоуважения, которое у него еще оставалось, позволяло ему считать себя не хуже других. От каждого человека он мог ожидать любого поступка.
В уголовной полиции он служил еще со времен Веймарской республики. Тогда он был членом СДПГ. Все руководство Пруссии, министр внутренних дел, шеф полиции были в то время социал-демократами. Идеология и программа партии его не интересовали. Когда времена изменились, ему удалось своевременно ретироваться. Он хотел было еще уничтожить некоторые документы, доказывавшие его участие в одной афере, связанной с подкупом и получением значительной суммы денег. В этом деле были замешаны и руководящие лица его тогдашней партии. Обвинительные материалы по этому делу так и не попали в руки адвокатов. Зато он получил повышение по службе и значительно увеличил свой счет в банке. И вот эти-то документы много лет лежат недосягаемые для Пихотки, в сейфе бригадефюрера.
Переменить фронт как раз перед тем, как нацисты вытеснили социал-демократов, удалось, но его репутация недолго оставалась незапятнанной. Пихотка вступил в штурмовые отряды. Он узнал о запланированной кровавой расправе над начальником штаба Ремом и информировал об этом некоторых лиц из числа руководства штурмовиков и из его окружения. Предупрежденным им лицам это не помогло, они, как и предусматривалось, были убиты. Пауль Пихотка отделался страхом. Этот страх в виде письменного свидетельства также находился в вышеупомянутом сейфе.
— Хайль Гитлер, бригадефюрер! По вашему приказанию прибыл. — Краем глаза советник уголовной полиции видит бутылку и две наполненные рюмки. Внутреннее напряжение спадает. Он понимает, что сегодня ему не угрожает опасность.
Бригадефюрер смотрит на него, отмечает едва заметное изменение выражения лица своего гостя и ухмыляется.
— Садись, Пихотка. Я пью за твое здоровье, старый друг. — Игра в кошки-мышки началась. — Рад был бы видеть тебя старшим советником, — говорит хозяин, сразу устремляясь к своей цели. — Для этого нужно только выполнить небольшое задание. Если это не удастся, о чем я буду глубоко сожалеть, то вряд ли я смогу еще раз увидеться с тобой. Я занятой человек, Пихотка, и при всем моем желании едва ли смогу выбрать время навестить тебя в концлагере. А если уж ты туда попадешь… выпустят тебя только в виде праха. Твое здоровье! Я пью за твое здоровье. Тебе не нравится мой коньяк?
Пихотка выпивает, стараясь подавить охвативший его страх.
Шелленберг с удовлетворением разглядывает жемчужные капли пота, внезапно выступившие на лбу его гостя.
— Тебе жарко, дорогой мой? Я разрешаю тебе снять мундир. — И вдруг добавляет резким командирским голосом: — Советую вам также засучить рукава, господин советник уголовной полиции! От вас потребуется быстрая и качественная работа!
Чувство беспомощности, которое сейчас терзает Пихотку, зависимость, которую он ощущает, он потом с лихвой выместит на своих жертвах. А сейчас советник сидит, сжавшись в неловкой позе, и ожидает указаний.
— Вот и прекрасно, моя ищейка. Я уже слышу рычание. Ты еще не разучился выслеживать и хватать? Но хочу предупредить тебя. Я твои штучки знаю. Ты, конечно, притащишь мне жертву, даже две, три или сколько я потребую. Ты всегда работал под девизом: «Лучше один, пусть даже невинный, чем совсем никого». Но теперь я хочу получить действительных виновников. Подозреваются многие, почти все.
«Наконец-то он перешел к делу», — думает Пауль Пихотка, не отваживаясь, однако, задать ни одного вопроса.
Бригадефюрер опять ухмыляется:
— Не торопись. Сначала мы насладимся еще раз незабываемым букетом этого «Эннесси». — Он поднимает свою рюмку, с наслаждением смакует коньяк, проглатывает и без всякого перехода, совсем другим тоном продолжает: — Где-то в столице рейха обосновались смертельные враги фюрера. Они выведывают важные секретные военные и политические сведения и передают их большевикам. Где находятся эти преступники, мы не знаем, пока не знаем. Может быть, в штабе верховного командования вермахта, в генеральном штабе, в министерстве экономики, на военных заводах, среди дипломатов Риббентропа, в организации Тодта, среди чванливой клики летчиков Геринга — они могут быть везде, даже в ставке фюрера. Как я уже сказал, мы этого еще не знаем. Офицеры штаба с Бендлерштрассе, это высокомерное отродье, уже подняли переполох. Они хотят загнать зверя без нас. Но моя ищейка не допустит этого, не так ли? Я этого не желаю! Я хочу видеть преступников здесь, в моем кабинете, причем скоро, Пихотка!
Шелленберг чуть приподнимается из своего кресла, и Пихотка вскакивает, вытягивает руки по швам. Им владеет не только страх, но и желание продвинуться, его подстегивает жажда охоты на людей.
— Бумаги возьмите с собой, господин советник уголовной полиции. Вы отвечаете за них головой. Я жду вашего скорейшего доклада о выполнении задания, тогда мы и выпьем за старшего советника. Встретимся ли мы еще раз добрыми друзьями, зависит только от вас.
Шелленберг садится за свой письменный стол и тут же забывает о присутствии Пихотки, который прячет бумаги в портфель, отдает по всем правилам честь и выходит из комнаты.
В своем бюро в главном полицейском управлении на Александерплац Пихотка сразу развивает бурную деятельность. Он звонит по телефону, отдает приказы и указания, разбрасывая свою гигантскую сеть, мобилизует целую армию ловких шпиков, пускает в ход бесчисленных доносчиков и устанавливает строжайший контроль во всех учреждениях и предприятиях. Чтобы спасти свою шкуру, он готов положить под нож гильотины всякого, на кого падет тень хоть малейшего подозрения.
В ресторане отеля «Адлон» Хильда Гёбель просит официантку Соню Кляйн принести бефстроганов. Расплачиваясь, она вместе с бумажными деньгами незаметно передает Соне билет в кино.
Хильда уже сидит на своем месте в ложе, когда в темном зале кинотеатра появляется Соня. Идет киножурнал. Два оставшихся в ложе места Хильда тоже купила. Сегодня демонстрируется новый фильм-ревю с участием Марики Рокк. И пока кинозвезда танцует, распевая свои песенки на экране, молодые женщины могут поговорить, не рискуя быть услышанными.
— Хильда, я обслуживала прощальный вечер. Его давал капитан Трендельштайн, он отправляется секретарем посольства в Иран, в Тегеран. Ты его не знаешь. Он не из министерства иностранных дел, а из ведомства Канариса. С ним были только офицеры. Из твоего учреждения никого не было. Этот Трендельштайн должен сколотить в Иране и Афганистане диверсионно-саботажную группу из бывших белогвардейских офицеров, их будут использовать на русском фронте. В Тегеране Трендельштайн будет работать не под своей фамилией, а как Фолькер Гунтерманн.
— Он что, заявил об этом во всеуслышание прямо в «Адлоне»? — В голосе Хильды легкий упрек.
— Конечно нет. Я даже уверена, что эту кличку не знал никто из присутствовавших. Мне только бросилось в глаза, что, когда швейцар позвал к телефону господина Фолькера Гунтерманна, никто не отозвался, а Трендельштайн заметно встревожился. Через несколько минут он извинился, вышел из-за стола и незаметно направился к телефонной будке в холле. Я сделала вид, что мне тоже нужно выйти, и, навострив уши, пошла следом за ним. Он набрал номер и назвался Гунтерманном. Больше я ничего не слышала.