Выбрать главу

— Ты просто умница, Соня, спасибо.

— Когда мы увидимся?

— Ты заметишь меня, когда я снова сяду за твой столик. Если будет что-то срочное, то ты знаешь, как меня известить. Всего доброго тебе!

— Ты уже уходишь?

— Надо. А ты досмотри фильм до конца.

И в то время как Хильда торопливо идет по темным улицам, по крупицам данных составляя картину планов агрессора, в то время как на ее родине сотни тысяч людей, не разгибая спины, работают на войну, а многие тысячи на предприятиях, в лагерях и тюрьмах оказывают сопротивление, в то время как бесчисленное количество солдат погибает на поле боя, кинозвезда поет под ликующие звуки скрипок: «Пусть мир всегда будет прекрасен, как сейчас…»

Портниха Мария Крюгер качает головой. Костюм вновь придется переделывать: с прошлого раза Хильда Гёбель опять похудела.

— Если так пойдет и дальше, вы станете королевой стройности!

— Я думаю, нет, сейчас слишком велика конкуренция.

— Это так, фрейлейн Гёбель. В наше славное время ни у кого нет проблем с фигурой, разве что у толстяка Геринга.

— Хотела бы я знать, какой дурак придумал сказку о том, что от забот человек толстеет.

Портниха сравнивает новые мерки со старыми, сделанными несколько месяцев назад, и вздыхает:

— У всех моих заказчиц одно и то же. Либо перешивание старых вещей, либо траурное платье. Когда я училась, черные платья заказывали в основном пожилые женщины. А сейчас молоденькие заказчицы приносят мне красивые цветные отрезы, чтобы я перекрасила их в черный цвет!

Хильда смотрит на невзрачную худенькую женщину, которая одна решает все свои проблемы, поддерживает других в их горе и находит в себе мужество помогать Хильде.

— К сожалению, слезы ослепляют, Мария. До тех пор пока в своих объявлениях они будут писать о гордой скорби, их печаль не превратится в ненависть, а ненависть не перейдет в сопротивление.

Разговор смолкает. Мария Крюгер молча заканчивает свою работу. Впрочем, женщины понимают друг друга и без слов. Когда они начинают прощаться, Хильде кажется, что портниха хочет поделиться с ней своими нелегкими, печальными мыслями. На ее ресницах блестят слезы. Но она пересиливает себя и улыбается:

— Одну минутку, фрейлейн Гёбель. У меня есть кое-что для вас. Последние журналы мод из Швейцарии. Можете взять их с собой и спокойно просмотреть дома. Конечно, для таких моделей у меня нет материала и прежде всего заказчиц. Тем не менее просмотрите их внимательно!

Журналы уже аккуратно свернуты. Мария Крюгер обернула их экземпляром сомнительной газеты «Глаубе унд шенхайт».

«Она все это приготовила заранее, — догадывается Хильда. — Ведь не думает же она, что я действительно очень интересуюсь последними швейцарскими новинками?» Этот вопрос занимает Хильду на протяжении всего пути домой. Она чувствует, как в ней нарастает нетерпеливое беспокойство. Но все же она ни в чем не изменяет своим привычкам. Она раздевается, умывается, надевает фартук, греет воду для чая, делает два бутерброда. Маленькое кресло она подтаскивает ближе к окну, ставит чайные чашки и маленькие тарелочки для ужина на небольшой круглый стол и только тогда развязывает сверток с журналами. «За едой не читают, — думает она самокритично, но ей так хочется посмотреть хоть несколько картинок. Она листает журнал, разглядывает так и этак заинтересовавшую ее элегантную модель, но мысли ее о другом. — Может быть, я заблуждалась?»

Она принимается старательно искать и находит адресованное ей письмо из Швейцарии. В графе отправителя написано только одно слово: «Сибилла». Сибилла Кнайф, ее бывшая подруга по работе, написала ей письмо? Вот это неожиданность!

Письмо без марки. Каким же путем оно дошло? Кто его привез? Этого ей, наверное, никогда не узнать. Чай остыл, бутерброды забыты. Хильда открывает письмо и читает.

«Хильда, детка!

Я бы многое отдала, чтобы оказаться в эту минуту рядом с тобой и посмотреть на твое удивленное лицо, когда ты получишь это письмо. Итак, я еще существую. И живу очень неплохо, даже хорошо. Если бы еще ты была рядом со мной! Я бы тебя избаловала, это так же точно, как то, что швейцарский сыр — со слезой. Что касается меня, то мне сейчас совсем не до слез, даже наоборот.

Как ни тяжело далось мне прощание с Рейном, все же я была счастлива захлопнуть за собой дверь «тысячелетнего» рейха. Последние месяцы в Берлине были невыносимы. И на Рейне было немногим лучше. К тому же я все время помнила: шансы на то, что любезное отечество обеспечит меня бесплатным питанием и квартирой в известном учреждении, достаточно велики. Впервые я по-настоящему отдохнула только у наших друзей-швейцарцев. Для полного счастья мне бы хотелось еще только одного: чтобы мой муж позволил мне работать, позволил мне писать.

Хильда, детка! Не протирай в изумлении глаза. Ты прочла правильно. Твоя Сибилла, хотя она и тянет на девяносто шесть кило — а может быть, именно поэтому, — нашла героя, который согласился носить ее на руках. Не смейся, он действительно делает это. Мой Ганс-Иорг, так его имя, имеет еще массу качеств, которые говорят в его пользу. Он добр, богат, начитан, обладает чувством юмора и еще раз богат, не любит работать, любит наслаждаться жизнью, он душа-человек и опять-таки богат! Только не думай, что он купил меня. Но своим опытом он обогатил меня. Хильда, детка, это золотые слова: кто живет богато, тот живет приятно! У нас прекрасный дом в Винтертуре, неподалеку от Цюриха, и дачка в Тессине. Вечерами мы сидим у камина, потягиваем «Шато-лафит» и грызем шоколад «Линдт». Не думай, что я спятила, если рассуждаю как добропорядочная жена буржуа; я иногда сама себе удивляюсь, но все это действительно очень вкусно!

Как назвать эти противоречия: антагонистическими или неантагонистическими? Или ты больше не занимаешься такими вопросами? Иногда я рассказываю своему Иоргли — мой мальчик весит тоже без малого двести фунтов — о днях, проведенных с тобой в Берлине. Ну а теперь фрау Сибилла Бюркли сообщает тебе, в чем, собственно, дело: Хильда, детка, мы приглашаем тебя. Приезжай к нам. Нет, не в гости, мы понимаем, что это невозможно. Но мой муж сумеет помочь тебе совсем выбраться оттуда. Предоставь им самим проиграть эту войну. Ты мне дороже всего на свете. Приезжай, пожалуйста! Мы с тобой вдвоем поднажмем на моего мужа, и он купит нам газету. Ага, вот этот злой мальчишка смеется, потому что читает без зазрения совести через мое плечо все, что я пишу. Он заявляет, что будет рад, если ты обдумаешь наше предложение. Хильда, серьезно, я не знаю, каков сейчас твой образ мыслей, но я не верю, что мы с тобой не сможем найти общего языка. Пожалуйста, отвечай скорее! Отдай свое письмо тому, кто передаст тебе мое, не волнуйся, оно дойдет. Я жду тебя!

Хильда, дорогая, приезжай. Сердечный привет от Иоргли и его женушки, твоей Сибиллы».

По старой журналистской привычке Хильда принимается читать письмо второй раз, уже медленнее, по ее изумление не проходит. «Дорогая Сибилла», — думает она, и ей вдруг приходит в голову, что она никогда еще не ела шоколад «Линдт». Но Хильда тут же сердится на себя за такие мысли. А вкус «Шато-лафита» она уже давно забыла. В Швейцарии он, должно быть, великолепен. А Сибилла, наверное, стала еще полнее. Ей не надо ушивать свои платья. Да и юмора у нее прибавилось. Фрау Сибилла Бюркли сидит вечерами у камина и болтает со своим мужем и друзьями. Однако можно быть полезным, даже живя в Швейцарии.

Она читает письмо в третий раз. «Можно ли там выпускать антифашистскую газету? Да, если есть деньги! Нет, это безумие! Сибилла просто взбудоражила меня. Она всегда любила строить планы. Бруно умирал со смеху над ее жаждой предпринимательства и сумасбродными идеями. Вот бы он удивился, если бы я вдруг возникла перед ним. Бруно и я в Швейцарии? Я могла бы повидать его. Бруно, твоя жена мысленно совершает побег в Швейцарию. В голове у нее при этом следующее: антифашистская газета, «Шато-лафит» и шоколад «Линдт»!