— Месье Паскье, вы заставили меня поволноваться! Добро пожаловать в Берлин. Что вам заказать?
Французский дипломат, находящийся на службе петеновского режима Виши, немного подумав, заказывает себе аперитив, рагу и десерт. Потом смотрит на своего визави со скрытой усмешкой, злорадствуя про себя: «Ну что ж, поволнуйся еще немного!» И, поглаживая холеными пальцами узкую бородку, заводит пустой разговор о дорожных впечатлениях.
Но советник почти не слушает его, терзаясь нетерпением. И едва Паскье принимается за рагу, он тут же использует эту возможность:
— Вы принесли?
— Естественно! Пардон, господин фон Левитцов, я чуть было не забыл! — Он сует руку во внутренний карман своего отлично сшитого костюма, вытаскивает заклеенный конверт и передает его советнику. Тот с облегчением вздыхает.
— Шестьсот? — спрашивает он.
— Пятьсот, — отзывается француз и, предупреждая следующий вопрос, добавляет: — Не забывайте принимать в расчет некоторые неудобства и большой риск, господин советник. Если это вас не устраивает, вы можете сами ездить в Швейцарию и привозить то, чего ждете от меня.
Явная ирония в его голосе приводит Удо в бешенство и еще раз напоминает ему о собственном бессилии. Он вынуждает себя улыбнуться:
— Всегда уважал в людях ловкость.
— Мне известна ваша слабость к англичанам.
Левитцов вздрагивает: а вдруг вслед за унижением последует шантаж?
Француз вновь принимается за еду. Он одобрительно кивает:
— Отлично! Кухня в «Адлоне» всегда была превосходной.
«Чтоб у тебя кусок застрял в горле», — думает Левитцов и произносит вслух:
— Я рад, что вам понравилось.
«Что бы это значило? — думает он чуть позже. — Полчаса назад я боялся совсем другого. А теперь у меня в кармане пятьсот добрых английских фунтов».
В столовой берлинского полицейского управления Пауль Пихотка ест гороховый суп. Он вообще-то непритязательный едок, но густой суп, заменяющий и первое, и второе, который ему приходится есть через день, не способствует улучшению его и без того неважного настроения. На сладкое приходится довольствоваться хвастливыми речами коллег, которые за соседним столиком разговаривают о своих успехах. Сейчас в центре внимания некий Менкмейер, мнивший себя настоящим Шерлоком Холмсом, потому что ему удалось разоблачить шайку спекулянтов.
— Ты устроил им хитроумную ловушку или победил их в открытом бою, Менкмейер? — ехидно бормочет Пихотка. — Насколько я знаю, ты просто приказал обыскивать всех приезжающих на Силезском вокзале! Так что не очень-то задавайся. — Советник ловит на себе удивленные и сочувствующие взгляды. Некоторые из присутствующих знают, как отравляет ему жизнь бригадефюрер, и это бесит его.
К нему обращается Макс Гербердинг, его бывший ассистент:
— У меня сейчас такое запутанное дело, Пауль, может, посоветуешь что-нибудь?
— Спроси лучше Менкмейера, грозу преступного мира! — все еще сердито отзывается Пихотка, но тут же сдается: — Выкладывай, что там у тебя, Макс. — Он любит, когда более молодые сотрудники обращаются к нему за помощью.
— Целый ряд фактов указывает на то, что в организации Тодта среди водителей дело нечисто. Пропадает инвентарь, целые вагоны с грузом не доходят до получателя. Дело дошло уже до спекуляции автомобилями.
— Ну?
— Я обязан действовать решительно, но в то же время ни в коем случае не могу затронуть кого-либо из высокопоставленных лиц. Представь себе мое положение, Пауль: я должен стать перед этими разряженными господами на задние лапки и клянчить: «Позвольте, пожалуйста, провести дознание».
Пихотка не присоединяется к веселому смеху своих коллег. «Это как раз то, что мне надо, — думает он. — Нашим друзьям из организации Тодта я бы с удовольствием подложил свинью. Они начинают трястись, едва только завидят удостоверение сотрудника уголовной полиции. Но почему этот Макс так держится? В таком-то деле? Его-то Шелленберг не подгоняет!» Однако вслух он произносит:
— Тебе не надо разыгрывать перед этими господами слона в посудной лавке, Макс. — В его голосе нет и нотки снисхождения. — Тебе нужно только почаще показываться у них и задавать вопросы, много вопросов. Говори дружески с каждым, но держи дистанцию. Пусть каждый думает, что тебе известно больше, чем ему хотелось бы. Увидишь, кто-то один расколется — тот, у кого нет надежной опоры и на чью долю выпадает самый меньший кусок. Выискать такого человека — большое искусство. Но у тебя неплохой нюх, Макс.
Возвращаясь к себе в кабинет, Пихотка в душе надеется, что секретарша встретит его сообщением: «Господин советник уголовной полиции, вам звонил капитан Кляйнфельд из радиоконтроля. У него для вас хорошие известия».
Но мечте не суждено исполниться. Клоссхен не издает ни звука, пока он проходит через приемную. На письменном столе он видит записку, написанную ее рукой: бригаде-фюрер ждет его звонка.
У Сони Кляйн был утомительный день. В «Адлоне» кутили командиры подводных лодок. Их обслуживала Соня. Она старательно вылавливала из их разговоров наиболее важные сведения, цифры, новые приказы. Теперь она торопится домой. Вздрогнув, она останавливается, когда навстречу ей из подворотни выходит мужчина. Вглядевшись и узнав Тео, она облегченно вздыхает.
— Мне так хотелось увидеть тебя сегодня вечером. Не сердись, Соня!
Соня берет его под руку и с упреком говорит:
— Что это тебе пришло в голову подкарауливать беспомощную женщину после тяжелой работы на улице?
Тео слышит ее голос, тон, но ее слова имеют для него совсем другой смысл: я рада, любимый, я так рада!
— Представь себе, Соня, я избавился от Краутнера. Он нашел себе место на строительстве бункера на Атлантическом побережье. Завтра он отплывает. Ах, если бы узнать, кто подкинул ему эту прекрасную мысль!
— Спроси меня!
— Тебя? Соня, ты-то какое имеешь к этому отношение?
— Я думаю, твой Краутнер получил анонимное письмо. Мне кажется, ему предложили раскошелиться, иначе заговорят пропавшие машины.
— Так это сделала ты?
— Хильда. Она сказала, этого парня надо припугнуть. Она сказала, люди такого пошиба сразу впадают в панику, как только кто-то узнает об их делишках.
— Хильда… Значит, она все-таки нашла выход. Она рассказала тебе эту историю?
— Да, а я разыскала адрес Краутнера.
— Так вот в чем дело! Ах, эти женщины! — Он обнимает ее и целует долго, очень долго.
Она пытается высвободиться и, протестуя, восклицает:
— А больше тебе нечего мне сказать?
— Есть, — отвечает он.
Она видит, что он снова хочет привлечь ее к себе, и предупреждает его желание.
Хильда получила открытку от своей портнихи. Ее приглашали на последнюю примерку, то есть прийти надо было срочно. Точно в назначенный час она уже стояла у дверей Марии Крюгер. Портниха спокойно и вежливо поздоровалась, пригласила войти, не говоря ни слова о причине вызова.
Хильда с тревогой глядела на нее. Что случилось с Марией? В этот раз все происходило совсем не так, как прежде. Вдруг Хильда почувствовала, что в комнате еще кто-то есть. Она решительно повернулась и направилась к двери.
«Постойте!» — раздался у нее за спиной знакомый мужской голос. Из полутемного пространства между стеной и шифоньером выбрался человек. Она сразу узнала его. Это был один из тех, кто поставлял ей информацию. Они познакомились много лет назад, еще в Варшаве. Благодаря ему Хильде удалось получить немало цепных сведений. Единственным его условием было не поддерживать с ним прямого, личного контакта. Она всегда строго выполняла это условие. Теперь же он сам искал встречи с ней. Это был известный актер Бернгард Винкельманн. Он протянул ей руку, взглянул в окно и произнес:
«Я расскажу вам одну историю. Нас было трое школьных друзей — Конрад, Гейнц и я. Мы были неразлучны. Вместе проказничали, сдавали экзамены, ухаживали за девушками. Позже мы разошлись по своим политическим убеждениям, но все же остались друзьями. Конрад, чистый пруссак, стал офицером. Родина — это его бог. Гейнц стал юристом и страстным приверженцем Гитлера. Я стал актером и всегда был противником национал-социализма. Они возвели меня в ранг государственного актера, а я ненавижу их больше, чем когда-либо. Я надеюсь, те сведения, которые я давал вам до сих пор, действительно оказали помощь в борьбе с этим коричневым безумием. Я не знаю, что бы сделали мои друзья, если бы они узнали о моей конспиративной деятельности за последние несколько лет.