И именно это — даже и тогда, когда его до краев переполняла ненависть к отцу за незаслуженную жестокую трепку или горечь из-за пропажи чего-то, чем он дорожил, — именно это он любил, живя и вырастая здесь. Люди, живущие здесь, именно так, внезапно, стряхивают с себя целый год, в течение которого они терпели боль, горести, разбитые губы, волнения на работе, накопившиеся обиды, и вдруг — все прочь, как будто в их жизнях никогда ничего плохого и не случалось. В День святого Патрика, или в День города, или Четвертого июля, или когда «Сокс» выигрывала в сентябре, или по случаю какой-нибудь другой даты или неожиданного события типа сегодняшнего, когда, казалось бы, давно утраченная человеческая общность вдруг обреталась вновь, и вот тогда — именно тогда — вся живущая здесь людская масса могла дойти до состояния неистового возбуждения.
Нет, здесь все не так, как в Округе. В Округе там все праздники проводились отдельными группами жителей и наверняка праздники эти планировались заранее: получали необходимые разрешения; каждый был уверен, что находящиеся в праздничном настроении соседи не причинят вреда ни его автомобилю, ни его газону — «Будьте внимательны, я ведь только что покрасил забор».
В «Квартирах» у половины жителей не было газонов, а заборы провисли, так что черт с ними. Когда вам хочется попраздновать, вы празднуете, и вам на все плевать, потому что вы, черт возьми, заслужили этот праздник. Сегодня здесь нет боссов, а потому никто не командует. Нет представителей благотворительных организаций, нет налоговых инспекторов. А что касается копов — так сейчас здесь присутствуют копы, и они участвуют в празднике вместе со всеми. Офицер Кабеки без устали ублажается горячими сочными сосисками, хватая их с решетки, а его напарник запасается пивом, запихивая в карманы штанов неизвестно какую по счету банку. Репортеры уже разошлись по домам, солнце клонилось к закату, сигналя всем присутствующим, что наступило время обеда, но никто из женщин, веселящихся сейчас на улице, ничего не готовил, а поэтому никто и не пошел домой.
Никто, кроме Дэйва. Дэйв ушел, и Джимми почувствовал это, когда, выскочив из-под струи гидранта и выжав воду из штанин, надевал на себя футболку, пристроившись в очередь за сосисками. Торжество в честь Дэйва было в самом разгаре, но Дэйв, должно быть, ушел домой, ушел вместе с мамой. Когда Джимми посмотрел на окна их квартиры, расположенной на втором этаже, то увидел задернутые занавески. Только их окна и были занавешены.
Странно, но эти задернутые занавески почему-то вновь заставили его вспомнить о мисс Пауэл, о том, как она влезала в «хиппивоз», и тут же Джимми стали одолевать нехорошие и одновременно печальные мысли, особенно когда в памяти всплыла ее нога от лодыжки до икры, на которую он смотрел, когда она захлопывала дверцу. Куда она поехала? Может быть, она сейчас едет по автостраде, и ветер, накатываясь волнами, шевелит ее волосы, так же как сейчас волны музыки катят вдоль по Рестер-стрит? А может, вечерние сумерки уже начали сгущаться вокруг этого злосчастного «хиппивоза», который везет их… А куда? Джимми сгорает от желания узнать это, но вдруг это желание пропадает. Он же завтра увидит ее в школе — если, конечно, завтра занятия в школе не отменят по случаю празднования возвращения Дэйва, — и он сможет спросить ее об этом сам, но не захочет.