У сарматов только у Верховной Жрицы войско одних женщин - стражниц священных рощ. У них там столько понтов и сложностей, очень строгий отбор. Кира себе стражу из четырёх местных стерв наподобие жрицы держит, только там настоящие воительницы, их вся степь боится, и насколько я слышала - не зря, а у Киры - мыши лающие, ни одного волка за всю жизнь ни убили, могут только друг дружку царапать да за волосы таскать.
Кира их между собой стравливает, потом такая вся из себя заботливая, всех выслушает, пожалеет, приголубит и помирит. Потом такая идиллия царит, прямо слёзы наворачиваются. Что то я тут тебе уже лишнего сболтнула. Надо тебе отварчика приготовить, чтобы всё за последние десять лет жизни позабыл. Никуда ни уходи я сейчас вернусь милый."- не успела договорить гречанка, как меня ветром сдуло к Марию. Манал я такие именины, вдруг она про отварчик ни шутила?
От Мария я ушел перед самым ужином. Рабыни как раз начали накрывать на стол. Учуяв запах жареной рыбы Мурчик пристроился мне на колени, положив передние лапы на стол, и подёргивая пушистым хвостом изнемогал в ожидании маленького кусочка нежной вкуснятины. Я сжалившись над зверьком, выкладывал угощение из миски на край стола, и усатый хищник довольно урча их поглощал, живописно облизываясь, и нюхая аромат рыбы.
Лилию это забавляло. Она перебирая струны исполняла лирическую греческую песню о долгих странствиях моряков. Сюжет песни чем то напоминал Одиссею Гомера, которую я изучал в академии ребёнком. Мурчик нагло перебирал харчами, если ему давали кусочек спинки, он воротил мордочку выпрашивая кусочек брюшка. Не стерпев кошачьей наглости, передал зверька солдатам.
Бедный кот взревел от возмущения, оказавшись так далеко от рыбы, чем нас рассмешил. Не ожидая такой подлости от людей бедолага побрёл на кухню, клянчить вкусненькое у рабынь.
После ужина наверху Лилия меня проинструктировала: "Подходишь сперва к коню, даёшь морковку. Подходишь к загону, даёшь две монеты рабу, после того как он поймает козлика, подходишь к Таксарису и отдаёшь кинжал. Ждёшь когда раб зарежет животное, и идёшь к коню, садишься, и не спеша подъезжаешь к всадникам. Занимаешь место в первом или втором ряду, незаметно смазываешь ладони, типа одежду поправляешь, и ждёшь сигнала рога. И вперёд! Не переживай, доверься коню, он вынесет."
Мы легли пораньше, от завтрашнего дня многое зависело.
Проснувшись, слегка перекусили, солдаты приодевшись к соревнованиям, отправились к скифскому табуну, подготовить коней к кокпару, и обеспечить, чтобы моего коня доставили на пустырь до начала игры. Лилия меня одела в новый костюм, туго затянула ремень и обильно намазала мёдом мой живот. В последний раз проинструктировав, гречанка дала мне морковь, и пожелав удачи выпроводила.
Я спустился к рынку, прошёл его, осмотрел приготовления, как Деметрий расставил перед пустырём стражников и установил на войлочном ковре табуреты для Таксариса, Теофраста и Киры.
Приезжие гости толпились на дороге к причалу, с восхищением рассматривая бирему с флагом Танаиса на рейде.
Раб к пустырю подвёл запряжённого моего коня. Я не спеша накормил его морковкой, поправил кожаную подушку, и проверил натяжение ремня. Погладив и похлопав коня, я отправился к табуретам судей, став у загона с мелким скотом, ожидая прибытия жюри.
При появлении судей, я дал две серебряные монеты рабу, и подождав, когда все рассядутся, торжественно вручил Таксарису призовой кинжал. Скиф высоко подняв кинжал, показывая всем зрителям приз. Толпа ответила бурным одобрением. Я отправился к коню, проходя мимо раба, посреди пустыря забивающего козлёнка.
Ловко запрыгнув на жеребца, я не спеша двинулся к всадникам, толпившихся на старте. Через десять шагов я понял, что конь неуправляем. Животное нахально выперлось прямо к стартовой линии, зло вертя глазами, грозно скаля зубы и мотая головой. Жеребец растолкал испуганно смотревших на него коней, занял место посреди первого ряда, с сердитым ржанием норовя грызануть соседних лошадей. Всадники по соседству в смятении недоуменно пялились то на меня, бросившего поводья и поправляющего одежду, то на скакуна, грозившему увечьем их лошадям. Намотав уздечку на край рукава левой руки, я терпеливо ждал сигнала, чтобы правой схватить козлёнка, чья тушка безжизненно лежала посреди усыпанного соломой пустыря, в лужице крови.