«Тяни сколько хочешь. — отвечала она. — С тобой я все выдержу. Хочешь, я встану в коленно-локтевое?» — «Это позже. Сначала классика XIX века». Он медленно уложил ее на постель и осторожно вошел, стараясь без толчков заполнить все. Она захлестнула руки вокруг его шеи и зашептала ему в ухо что-то горячее и неразборчивое. Вдруг отчетливо проговорила: I love to make love with you. I love you, Vax. Потом опять, как прошлый раз в ее комнате, пошел «скрымтымным, скрымтымным, скрымтымным…» Потом затрепетала и слегка заметалась, нежнейшая пленница, и наконец пришла к первому завершению… После лежала счастливая и веселая, с некоторой хулиганинкой подсвистывала модный мотив Strangers in the Night.
He выходя из нее, он сел с задранными коленями и ее подтянул в такую же сидячую позицию. Она запустила пальцы в свою медовую гриву и потрясла головой. Он мягко держал ее груди.
«А этот, твой высокопоставленный супруг, вы с ним встретились?» — поинтересовался он.
«Пришлось встретиться, — ответила она и скорчила обезьянью презрительную рожицу. — Все-таки мы двенадцать лет в законном браке. Привез мне два чемодана всякого добра. Пришлось помириться».
«Ну и как прошло примирение?»
Она отмахнулась: «Сплошная механика. Туда-сюда, туда-сюда… — захохотала, — ффурр, и все! — помолчала и добавила: — Я влюблена в тебя, мой милый, и сравнить тебя с этим человеком уж ни по каким статьям не могу».
Он чувствовал, что она чего-то не договаривает, но так, кажется, никогда и не узнал об одном секрете их супружеского интима. Всякий раз, получив от товарища марксиста подарки, она отдавалась ему с некоторым похабноватеньким вожделением, что завершалось каким-никаким, но оргазмом.
«Я тоже тебя люблю», — сказал Ваксон.
«Тоже? — опять хохотнула она. — Как это здорово, когда тебя тоже любят!»
«Ну не дури, Ралиска! Ведь ты понимаешь это „тоже“…» Он стал ее целовать в губы и с каждым таким затяжным поцелуем проникал в нее все глубже, пока она не повисла на нем в виде сладчайшей и любезнейшей ноши.
«А вот там нашим… ммм… подручным некая Вероникочка упоминалась, — сказал он, не выпуская ее из рук, чтобы не упала с большой высоты, — та, что письмо с рисунками прислала; это кто?»
«Это моя дочь. Ей двенадцать лет. Скоро будет такой же, как я. Мне тридцать, а ей двенадцать, я родила ее, когда мне было восемнадцать».
«Значит, ты зачала ее, когда тебе было семнадцать».
«Какой догадливый мальчик!»
«А от кого?»
«Ну догадайся, догадливый! От отца!»
«Дерзну усомниться».
«Ты думаешь, от Гарьки? Не исключено. Но там в то время еще кое-кто увивался».
«Вот в этом не сомневаюсь».
Она ущипнула его за пупок. «Прекрати эти дознавательства. Запомни, у меня никого не было до тебя!»
Опять началась серия затяжных поцелуев, после чего он продолжил свои вполне невинные дознавательства.
«А вот там упоминались какие-то странные Аксельбанты. Все Аксельбанты о тебе волнуются, что-то в этом роде. Это как понимать?»
Она засмеялась весело, уже без всякого понта. «Отпусти меня пописать, а потом я тебе расскажу про Аксельбантов». Ему не хотелось выходить из нее, но он все-таки это сделал и вылез из постели. Она последовала вслед за ним и выскочила из постели, словно свежее дитя. С уважением посмотрела на покачивающегося партизана, взяла его в левую руку, а пальцами правой пошлепала себя по губам; хочешь? Потом, показал он, а сейчас беги и возвращайся.
Она побежала, с юмором крутясь вокруг оси. Какая все-таки прелестная блядь, эта моя любимая.
Как только она прибежала обратно с туго закрученными косичками своих медовых волос, он медлительно, с различными лирическими и физическими отступлениями стал приводить ее в коленно-локтевую позицию. Она уже заметила, что ее другу нравится вести беседу во время соитий и потому сейчас с легкостью неимоверной рассказывала ему об Аксельбантах. «Аксельбанты — это мои родители, а также мои сестра и брат. Значит, по сути дела я тоже Аксельбант. Ралисса Аксельбант. Когда я училась в девятом классе, мои родители очень боялись, что меня с нашей фамилией не примут в ИнЯз. И тут подвернулся влюбленный Кочевой. В общем, с фамилией Кочевая передо мной открылись все пути. Ой, Вакси, как ты сладко тянешь, так сладко…»
Сильный стук в дверь прервал ее монолог. Послышался голос Роберта Эра; «Вакса, открой!»
Ралисса зажала себе рот ладонью. Только этого еще не хватало — Эр! До знакомства с Ваксоном он раза три к ней заходил и всякий раз почти без слов, но с большим числом поцелуев. Начав «большой роман» с Ваксоном, она стала закрывать дверь изнутри и не отвечала на позывные поэта. И вдруг он приходит в разгаре такого головокружительного диалога!