Прошло совсем немного времени, и чекисты стали их нагло и почти открыто обманывать. По переулку теперь шастали топтуны в характерных шляпенках. За ваксоновской «Ладой» и за ралискиным «ровером» то и дело увязывалось вполне отчетливое сопровождение. Мерзостные гады то и дело протыкали шины. Но самое гнусное нарушение договора состояло в том, что они неслышно давили Ваксона по всем направлениям: набор книги рассказов в «Совписе» был рассыпан, новый фильм «Аэро-сказ» положен на полку, совместный проект с итальянцами прикрыт, визу аннулировали.
Однажды Ралисса зашла в «Книжную лавку писателей», и там ее поприветствовал рослый мужикан в брежневской шляпе и в габардиновом плаще. Стоял, видите ли, с раскрытым томом; эдакий книголюб. Она разозлилась и в зеркале мельком заметила, что это ей к лицу — злость, вызов, решимость.
«Ну, что, майор, все хреновиной своей занимаетесь?»
«Подполковник», — он ее поправил.
«За обман, что ли, звезду получили?»
«Полноте, мадам Ралисса, как так можно?!» Он издевательским взглядом очерчивал ее плечи, талию, бедра, но говорил все-таки в режиме полушепота. Тогда она громким голосом, чуть ли не криком пошла его обдирать на весь магазин.
«Вы обещали не чинить нам никаких препятствий, а ваши стукачи прослушивают квартиру, а топтуны ни на минуту нас не отпускают, прокалывают шины! Вы топите все проекты Вакса, объявляете его невыездным! Учтите, кто вы там, полковник или генерал, если это не прекратится немедленно, мы соберем пресс-конференцию!»
Агент — фамилия его, между прочим, звучала на родственный рязанский манер: Брянчин — перепугался, потек потцом, шляпу сдвинул на нос, воротником прикрыл выю, зашептал куда-то в сторону, вроде бы к полному собранию сочинений Салтыкова-Щедрина: «Ралисса, перестаньте, прошу вас, я все объясню. Давайте выйдем на улицу».
На улице шляпа куда-то исчезла — то ли он выбросил ее куда-то по ветру вниз по Кузнецкому, то ли он ее растворил какими-то химическими реагентами. Теперь мужикан выглядел сравнительно пристойно. «Ралисса, поймите, это не мы вас доводим, это другая группа, та, что по „МетрОполю“; у нас с ними постоянные стычки. Наше руководство как раз мне поручило обратиться к вам с предложением о выезде за границу. Жалко, конечно, терять такую красавицу, как Ралисса Аксельбант, но другого выхода мы не видим. Ваше с Ваксом пребывание здесь может привести к такому конфликту, что небо с овчинку покажется».
Теперь уже пришла очередь Ралиссы впасть в замешательство. Она копалась в сумочке, как будто что-то-не-знаю-что искала там. Наконец вытащила пачку сигарет и стала щелкать пальцами перед носом подполковника. Дайте! Дайте же!
«Что? Что?» — он почему-то долго не мог догадаться, чего требует дама. Наконец дошло, и вытащил зажигалку. Она с наслаждением прикурила. Он усмехнулся.
«Чувствуете вкус огня?!»
Она хохотнула: «Брянчин, вы меня удивляете!»
«Откуда вы знаете моё фамилиё?» Непростая личность, думала она, глядя на грубоватое, малость набрякшее лицо.
«А мне вас в ЦДЛ буфетчица показала. Мир тесен, ваше благородие, особенно в Москве. Ну, скажите, а Сазанович-то в курсе ваших сегодняшних предложений?»
«От него и идет, — сказал Брянчин. — Можно сказать, что это личная идея генерала Сазановича, которого вам тоже, наверное, буфетчица показывала, правда? Кстати, он просил меня передать от него подарок вашему мужу».
И он протянул ей толстый том собрания сочинений Курта Воннегута. Открывался он фотографией автора, невероятным образом похожего на Аксёна Ваксонова. Что это за дикость, думала она, пролистывая дальше. Вслед за титульным листом и всякими техническими данными появилось предисловие под заголовком: «Сигнал предостережения».
«Передадите адресату?» — спросил Брянчин. Он тоже теперь дымил, да и не всякий там фирменный хлам, а настоящий обкомовский «Казбек».
«Растет наша Охранка!» — воскликнула Ралисса, взяла книгу и перебежала улицу к своему «роверу», опять припавшему на заднюю левую.
Возвращаясь слегка назад, к тем зимним еще неделям, когда экземпляры «МетрОполя» отправились один к брегам Америки, другой — к холмам Франции, мы можем вспомнить тот день, вернее ночь, когда все это разразилось. В даче на Красной Вохре Вакс и Ралик уже миловались под звуки Генри Парселла, когда над калиткой загремела сигнальная колотушка. Он схватил пугач, она каминные щипцы: траххх, выскочили на крыльцо. Над калиткой подпрыгивали выпученные глаза литературной молодежи. Легко узнавались очи Охотникова, Проббера и Васюши Штурмина. В голосах их звучала какая-то итальянская драма: «Чепэ! Чепэ!» Хозяева побежали открывать по снежной дорожке, он в шлепанцах, а она, между прочим, босиком.