Выбрать главу

Из шестидесяти семи прочитанных строф мы приводим здесь только десять, но и они, нам кажется, достаточны для выражения курьезно-серьезной трагикомедии 1963-го, именно того года, когда у оскорбленного поэта сложилась эта «Сказка». Нэлла поставила точку и замолчала, опустив голову и взглядом исподлобья блуждая по собранию. И все молчали, было не до аплодисментов, пока академик Габарит, пожилой дядька с мохнатыми бровями, не смахнул слезу и не произнес гулким баском: «Я это знаю по самому себе», что заставило Пролетающего приостановить его полет и зависнуть над этой группой людей в литфондовском парке.

Затем Ян Тушинский пригласил на террасу Антошу Андреотиса. Тот был в великолепной форме — загорелый и ясноглазый юнец в ярком шелковом джемпере, приобретенном, очевидно, в каком-то хорошем американском магазине: в общем, то, что на жаргоне страны таких джемперов называется The Party Boy. За прошедшие годы, после того как он приобрел надежную и красивую подругу Софку Теофилову, он написал огромное количество своих уникальных стихов и утвердился в репутации почти неотразимого покорителя как больших аудиторий, так и отдельно взятых, предпочтительно женских персон. Пока он вставал с травы, его муза Софка, или Фоска, успела напутствовать его пожатием локтя, а Катька Человекова, сунув в рот колечко пальцев, произвела пронзительный свисток.

Перепрыгнув сразу через четыре ступени и повернувшись к публике, он сразу начал орать и показывать руками:

Спасибо, что свечу поставила в католикосовском лесу, что не погасла свечка талая за грешный крест, что я ношу.
Я думаю, на что похожая свеча, снижаясь, догорит от неба к нашему подножию? Мне не успеть договорить. Меж ежедневных Черных речек я светлую благодарю, меж тыщи похоронных свечек — свечу заздравную твою.

И все вздохнули на поляне и посмотрели сначала на Фоску Теофилову, а потом с лаской друг на друга. И зависший над поляной Пролетающий ниспослал им свой собственный неизреченный вздох. Антоша продолжал:

Уважьте пальцы пирогом, в солонку курицу макая, но умоляю об одном — не трожьте музыку руками!
Нашарьте огурец со дна и стан правосидящей дамы, даже под током провода — но музыку нельзя руками.
Она с душою наравне. Берите трешницы с рублями, Но даже вымытыми не хватайте музыку руками.
И прогрессист и супостат, мы материалисты с вами, но музыка — иной субстант, где не губами, а устами…
Руками ешьте даже суп, но с музыкой — беда такая! Чтоб вам не оторвало рук, не трожьте музыку руками.

И дальше еще несколько пассажей из недавнего:

Да здравствуют прогулки полвторого, проселочная лунная дорога, седые и сухие от мороза розы черные коровьего навоза! ……………………… Зачем в золотом ознобе ниспосланное с высот аистовое хобби женскую душу жмет? …………………… Гляжу я, ночной прохожий, На лунный и круглый стог. Он сверху прикрыт рогожей — чтоб дождичком не промок.
И так же сквозь дождик плещущий космического сентября, накинув Россию на плечи, поеживается Земля.

И все так легко. Так звонко. Так гениально! И на обратном пути с террасы можно так же легко, гениально и звонко поцеловать родную Фоску в щеку и в губы Катю, по дружески и на «ты».

Потом поднялся Григ Барлахский. Он был в одной тельняшке без рукавов, чтоб все любовались лаокооновским сплетением рук. Все ждали очередной артподготовки с последующим штурмом собственных позиций, но вместо этого матерый талантище прочел не то что даже ретро, а историческое, лирику времен первой бесславной блокады.

Я тоже был бы в Оленьку влюблен, За ней по Малой Офицерской следуя, Но муж ее, противника преследуя, Отстаивал Четвертый бастион… ……………………………… У флотских свой устав и свой закон: Не смей к чужому прикасаться ты! Иначе не ищи себе кассации, Пока гремят раскаты Оборон. ……………………………… А ночью, отбивая Южный склон, Слова прощанья и прощенья комкая, Он умер на руках у Перекомского, В жену которого он утром был влюблен.