Увидев, что те двое спускаются вниз и направляются к корчме, он совсем перестал дышать.
— Скоро все откроется, все откроется, — беззвучно шевелил пересохшими губами Кыню. Эх, водочки бы сейчас! И как это он не догадался сунуть в карман бутылку, когда проходил мимо стойки? Лицо его побагровело, словно в него плеснули кипятком. Ползком, едва дыша, он добрался до входной двери и привалился к ней всем телом. А когда председатель сельсовета задергал ручку, Кыню показалось, что на голову ему обрушивается потолок, но он не смог сдвинуться с места, а только подпирал дверь изо всех сил… Сообразив через некоторое время, что они отошли, он снова ползком добрался до окна и выглянул на улицу. Слава богу, уходят! Председатель размахивает руками, говорит про какого-то проводника, мула, упоминает Советский Союз… Кыню не понял толком, о чем шла речь, и снова пригнулся. Страну эту он ненавидел, ненавидел даже эти два слова — Советский Союз. Он снова выглянул. Председатель уже ушел. Незнакомец поднимался по лестнице в сельсовет. В окне комнаты для приезжих зажегся свет.
«Перепугался я сдуру, — принялся ругать себя Кыню. — Наверное, какой-нибудь приезжий, а председателя искал, чтобы устроиться на ночлег».
Ему захотелось курить, и он начал ощупывать карманы. Руки все еще дрожали.
«И куда это я задевал сигареты?» — злился Кыню. Пальцы нащупали мягкую пачку, и через несколько секунд в темноте засветился крохотный огонек.
«Проводник и мул… Зачем проводник, зачем мул? — В сознании Кыню всплыли слова, которые он услышал от незнакомца. — Надо разузнать, что это за человек, откуда он пришел и куда идет».
Мысли его прервались. За дверью, ведущей во двор, послышался шум приближающихся шагов. Кто-то предупредительно кашлянул и едва слышно позвал его:
— Бай Кыню, выйди, лошадь недоуздок оборвала.
Кыню бросило в дрожь. Ему показалось, что голос гремит, словно из бочки.
— Тише ты, Феиз, тише, тебя кругом на семь верст слышно.
— Лошадь…
— Да замолчи ты, все ясно.
«Майора принесла нелегкая! Тоже, нашел время! Такая каша теперь заварится… Уж не из его ли людей этот, с рюкзаком? А тогда зачем ему председатель сельсовета понадобился? Для чего ему проводник, мул? Майору что! Ему терять нечего. А я зачем в это дело впутался? Господи, огради меня от беды, пока американцы сюда не придут…» Кыню перекрестился. Мысли в голове неслись, обгоняя друг друга, как сухой репейник, гонимый ветром в голом поле.
— Бай Кыню, — доверительно прошептал тот же голос.
— Я сейчас, сейчас.
Осторожно, стараясь не скрипеть, он открыл дверь и столкнулся с невысоким широкоплечим человеком с большой головой.
«Вот кто сделает это дело», — подумал Кыню и, нащупав в темноте плечо ночного гостя, протолкнул его внутрь.
— Феиз, ты у меня самый верный человек.
— Раз ты так считаешь, бай Кыню.
— Я хочу тебе одно дело поручить, но ты должен молчать, как рыба.
Феиз ничего не ответил.
— Вот что… Да ты поближе подойди, а то еще услышат!
И, глотая слова, чтобы его не могли расслышать в полушаге, зашептал ему почти в самое ухо:
— Видел человека с рюкзаком и молотком? Он с час назад появился в селе.
— Видел.
— А председателя сельсовета видел?
— Феиз все видит.
— Уж не за майором ли он пришел, а, Феиз?
— Вот этого я не знаю.
— Майору на все наплевать. Ох, Феиз, погубит нас этот барсук, если не будем смотреть в оба. И меня, и тебя заодно со мной… Кому ты тогда будешь нужен? Куда денешься?
— Не бойся, бай Кыню.
— Ты эти разговоры оставь. Не со страху я это говорю, а к тому, что должны мы знать, что это за человек, зачем пришел сюда, в нашу глухомань. Понял?
Феиз молча пожал плечами.
— Последи за ним, Феиз, ты один это умеешь. Тебя никто не заметит. Потихоньку, хитро, чтоб не догадался… Придумай там что-нибудь…
Польщенный Феиз задумался. Но, легкий и быстрый в движениях, соображал он туго.
— Что сделать-то, бай Кыню?
— Ну, стяни у него рюкзак или документы. Все что-нибудь да разнюхаем.
— Я его самого сюда приволоку, — решил внезапно Феиз.
— Ну-ну, не болтай! — с раздражением сказал корчмарь. — Как это живого человека приволочь?
— Феиз не шутит.
— Глупости!
Он вытолкал Феиза из комнаты, вышел сам, запер за собой дверь и направился к стоявшему позади корчмы дому, где в одной из задних, невидимых с улицы комнатушек, не зажигая лампы, его нетерпеливо ждал человек — тот самый, что шел лесом и дожидался темноты, чтобы спуститься в село.