Впереди шел геолог. Его брезентовая сумка, раскачивавшаяся на длинном кожаном ремешке, ударялась о бедро при каждом шаге. Он часто закидывал ее за спину, но она упорно возвращалась на старое место. В руке он держал молоток и, словно дятел, долбящий своим твердым клювом кору старых деревьев, стучал по скалам, попадавшимся ему на пути. Пестрые квадраты его клетчатой рубашки жарко пылали на солнце, а складки были пронизаны тысячью крохотных светлых точечек, делавших ткань легкой и воздушной. От яркого света глаза его постоянно щурились, образуя вокруг густую сеть морщинок, и сквозь щелки виднелись одни зрачки, поблескивавшие горячими угольками.
Время от времени он спрашивал, как называется та или иная вершина, спускался к руслам маленьких речушек, отламывал своим молотком от скалистых берегов кусочки породы, заглядывал в трещины и все что-то записывал. Сумка его тяжелела и раскачивалась на ходу уже гораздо медленнее.
За геологом, ведя на поводу навьюченного мула, шел сухощавый крепкий паренек. У него было загорелое, обветренное лицо человека, проводящего большую часть жизни на открытом воздухе. Его ястребиные карие глаза неотступно следили за каждым движением геолога. Стоило тому скрыться в зарослях, как паренек бросался за ним напролом через кусты и груды камней, не щадя своей поношенной одежонки, и наверное, не отстал бы от своего спутника ни на шаг, если бы не ленивый мул, противившийся этому изо всех сил. Оседланный стареньким вьючным седлом, небольшой тонконогий горный мул с молчаливым упорством отказывался следовать за своим проворным хозяином и неохотно переступал ногами, словно раздумывая каждый раз, куда ему поставить свои узкие копытца. На седле покачивались туго набитый рюкзак, маленькая походная палатка, крестьянская торба, ямурлук[3] с обтрепанными полами и острый топор. Сбоку к нему был привязан моток длинной пеньковой веревки. Самодельная, сплетенная из такой же веревки уздечка сильно оттягивала челюсть животного, так как паренек безжалостно дергал повод, и тогда мул, вытянув шею, бессмысленно прикрывал один глаз и подрагивал отвислой нижней губой. На спусках он широко расставлял задние ноги, упирался и останавливался. На подъемах тащился еще медленнее, словно нарочно хотел поддразнить своего нетерпеливого хозяина. А тот, в сердцах, то колотил его по бокам, то пинал ногами, оглядываясь каждый раз на геолога. Как только мул чувствовал, что повод ослабевал, он шевелил губами, стараясь дотянуться своими длинными желтыми зубами до травы или молодых листьев, так соблазнительно щекотавших на ходу его ноздри. В таких случаях его упорства уже не могло сломить даже самое яростное дерганье веревки. Он не трогался с места до тех пор, пока не набивал рот сочной зеленью и пока разъяренный паренек не набрасывался на него с кулаками.