— Тут надо… — неуверенно начал я, — тут надо привлечь на помощь логику.
— Несомненно.
— Думаю, дело обстояло так: двери действительно были заперты (мы это видели собственными глазами), однако восковое пятно на ковре и уничтоженное завещание говорят о том, что ночью в комнате был еще кто-то. Так?
— Отлично. Очень точные наблюдения. Ну а дальше?
— Следовательно, — сказал я, приободрившись, — если этот человек не влетел в окно и не проник в комнату с помощью нечистой силы, то остается допустить, что миссис Инглторп сама открыла ему дверь. А кому, как не собственному мужу, могла она открыть? Следовательно, подтверждается мое предположение, что ночью в комнате побывал мистер Инглторп!
Пуаро покачал головой.
— Как раз наоборот. С какой стати миссис Инглторп станет впускать своего мужа, если за несколько часов до этого у них был страшный скандал и она сама, вопреки обыкновению, заперла дверь в его комнату? Нет, кого-кого, а уж его она бы не впустила!
— Но вы согласны, что она сама открыла дверь?
— Есть еще одно объяснение. Возможно, она попросту забыла закрыть на засов дверь в коридор, а потом, вспомнив об этом, встала и закрыла ее уже под утро.
— Пуаро, неужели вы действительно так считаете?
— Я не говорил этого, но вполне возможно, что дело происходило именно так. Теперь обратимся еще к одному факту. Что вы думаете об услышанном вами обрывке разговора между миссис Инглторп и ее невесткой?
— А ведь я о нем совсем забыл. Да, это загадка. Непонятно, как сдержанная и гордая Мэри Кэвендиш могла столь беспардонно вмешиваться в дела, ее не касающиеся.
— Вот именно. Для женщины ее воспитания это более чем странно.
— Да, странно. Впрочем, это не имеет отношения к делу, и не стоит ломать голову над их разговором.
Пуаро тяжело вздохнул.
— Сколько раз вам надо повторять, что любая мелочь должна иметь свое объяснение. Если какой-то факт не согласуется с нашей гипотезой, то тем хуже для гипотезы.
— Ладно, время покажет, кто из нас прав, — раздраженно проговорил я.
— Да, время покажет.
Между тем мы подошли к коттеджу Листвейз, и Пуаро пригласил меня подняться к нему в комнату. Он предложил мне одну из тех крошечных русских сигарет, которые мой друг иногда позволял себе. Было очень забавно наблюдать, как Пуаро аккуратно опускает горелые спички в маленькую фарфоровую пепельницу, и мое раздражение постепенно исчезло. Пуаро поставил оба наших стула возле открытого окна, выходившего на улицу. С улицы тянуло свежестью и теплом. День обещал быть жарким. Неожиданно я увидел довольно невзрачного на вид молодого человека, торопливо идущего по улице. Сразу бросалось в глаза необычное выражение его лица — странная смесь волнения и ужаса.
— Пуаро, взгляните, — произнес я.
Он посмотрел в окно.
— Это мистер Мэйс, помощник аптекаря! Уверен, что он направляется сюда.
Молодой человек остановился возле нашего дома и после некоторого колебания решительно постучал в дверь.
— Одну минуту, — крикнул в окно Пуаро, — я сейчас спущусь!
Он пригласил меня жестом следовать за собой и, быстро сбежав по лестнице, открыл дверь.
Прямо с порога мистер Мэйс выпалил:
— Извините за непрошеный визит, мосье Пуаро, но говорят, что вы только что возвратились из Холла?[42]
— Да, мы действительно недавно пришли оттуда.
Молодой человек нервно облизнул пересохшие губы.
Его лицо выдавало сильное волнение.
— Вся деревня только и говорит о неожиданной смерти миссис Инглторп. Знаете, ходят слухи, — он снизил голос до шепота, — что ее отравили.
На лице Пуаро не дрогнул ни один мускул.
— Это могут сказать только врачи.
— Да, да, конечно… — Юноша помедлил, затем, не в силах справиться с волнением, схватил Пуаро за рукав и прошептал: — Скажите мне только, мистер Пуаро, это… это случайно не стрихнин?
Я даже не услышал, что сказал ему Пуаро. Разумеется, он уклонился от прямого ответа. Молодой человек удалился. Закрывая дверь, Пуаро взглянул на меня.
— Да, — сказал он, кивая. — На дознании ему будет что рассказать.
Пуаро стал медленно подниматься по лестнице. Увидев, что я собираюсь задать очередной вопрос, он раздраженно махнул рукой.
— Не сейчас, mon ami, не сейчас. Мне надо сосредоточиться. У меня в голове полная неразбериха, а я терпеть этого не могу.
Минут десять он сидел совершенно неподвижно, только брови его изредка подергивались, а глаза стали совсем зелеными. Наконец он глубоко вздохнул.