В шуге судно проводит ряд долгих дней. Жидкая шуга не замерзает. На берег попасть невозможно. А там дрова — бревна, деревья, которые принесены течением, так называемый «плавник».
25 ноября: «Не стало дров. Начали пилить утлегар на дрова». Топить надо, холодно, и уже скрылось солнце: «24-го виден был луч солнца за островами» — последний луч. 25-го же положение судна резко изменилось: «С 5 ч. вечера нас понесло со льдом. Спустили якорь, дрейфовал, потом задержал близко у земли. Шторм от N 9—10 (баллов. — С. О.). Поворотило к берегу, дотыкало кормой».
Это почти катастрофа. Судно придавило к берегу. На следующий день они всего в 20 метрах от острова Среднего, и уже можно до него добраться.
Почти каждый день шторм и метель. Шуга замерзла. Моряки ходят на берег. Но 2 декабря «помпа замерзла. На полу в люгере[22] вода».
Далее опять краткие записи: «Ясно, мороз». Росляков редко уделяет несколько строк описанию событий. Обычно только отметки показаний барометра, силы и направления ветра, характера погоды. На каждый день всего строка или две. Но по своему лаконичному драматизму это исключительный человеческий документ. В этих скупых словах вы слышите шаги неумолимой катастрофы, надвигающейся на одинокое судно.
Завещание Афанасия Рослякова. В нижней части страницы: «Последнее мое желание: если б кто нашел меня и положил в камни — этот добрый человек. Кабы лежать на сухом берегу. Афанасий Росляков из Териберки».
9 декабря: «Зачали мешок муки. В люгере на полу вода. Ходим по лавкам». Так весь месяц — все «в люгере вода», на льду — часто нерпы. В конце декабря невеселая запись. «Рождество. Старик очень болен. Головокружение».
26 декабря: «Старик очень болен. Подавал еду на койку. Лед разломало до шойты. Шойту терло льдом. Старик грел, клал примус под койку. Стрелял медведя, ранил, ушел в море. В 6 ч. вечера старик без ума заговорил». Теперь почти каждый день с томительным однообразием записывается: «Старик очень болен», и все время «колотит бот льдом». 28-го: «Цепь лопнула у якоря, и нас отнесло от берега на 300 сажен». 30-го: «Лед начало выносить из губы. Всю ночь не спал. В люгере по лавкам вода. Помпа испортилась». 31-го: «Сильно било льдом нас».
4 января 1925 г. новая нота в записях: «Старик очень болен, и сам тоже».
Судно бросает то туда, то сюда. 6 января: «Старик болен очень. Лед весь вынесло из губы. Мы в 2 саж. от берега, но на берег попасть нельзя. Шлюпку разломало льдом. Нету воды». 7-го Росляков по разломанной шлюпке попал на берег и достал дров.
9-го: «Старик болен. Обед старик не может поесть, поданный ему суп в койку. Полежит немного, да опять за суп». Сам Росляков тоже нездоров. В книжке запись за записью: «Я тоже». Но все-таки он выходит на берег. 11-го: «Я ходил на гору, а старик лежит, дожидает смерти. Шугу из губы то выносит, то опять набивает». 16-го: «К нам шугу набивало с моря. Старик лежит, но может повернуться в койке. Шлюпку совсем разбило». 17-го: «Шугу всю вынесло. Мы на чистой воде. Старику дал чашку чая, которую он выпил с трудом и стонет ужасно. Очень плох. Не может поворачиваться в койке».
18-го опять: «Вода, нельзя попасть на берег. Старик бредил без сознания». 19-го: «Старик бредил всю ночь и стонал ужасно». 20-го: «В 6 ч. утра дедушка скончался».
Росляков в это время был уже очень слаб и не мог похоронить своего товарища в камнях, на горе. «Старика вытащил на палубу», записывает он 21 января.
Его челюсть мы, значит, и нашли на палубе…
Росляков день ото дня слабеет. 22-го: «Ходил на губу. Но не мог перейти, очень слаб». 23-го: «Ходил на берег за снегом. Болен». 27-го: «Шторм. Лежал в койке. Дало сильную течь. Сколько прибывает, столько и убывает». 28-го: «Шторм. Был на палубе. Все смерзлось и скривилось совсем на бок». 29-го: «Не выходил из койки. Силы мои ослабели».
С каждым днем почерк становится все хуже и хуже, все больше недописанных слов. 30 и 31 января Росляков не в силах ничего записать. 1 февраля: «Лежал болен». 2-го: «Болен, не выходил». 3-го: «Лежал». 4-го: «Лежал». С 5 по 11 февраля одна запись: «За все время сильная головная боль. Не могу встать. Лежу. Не топлено. Камни под водой. Ноги поморозил. Не встаю». 12 февраля: «Лежу не вставая».
13-го и 14-го опять нет записей. Но правая страница против этих дней вся исписана. Это завещание: «Если же писать все подробно, то надо большая книга. Ничего не поделать, судьба не допустила туда более жить. Оторвало руль и штевень шугой. Теперь болен и поморозился. Лежу беспомощный, дожидая конца жизни. Последнее мое желание: если б кто нашел меня и положил в камни — этот добрый человек. Кабы лежать на сухом берегу, Афанасий Росляков из Териберки».